Во имя отца и сына
Шрифт:
Отца и дедушку Коля встретил в прихожей немым, но предельно красноречивым вопросом, выраженным в его взгляде, в ожидающе открытых глазах. Отец поспешил опередить старика - сказал, сияя довольным лицом:
– Жаль, что тебя, Николай, не было. Умная и полезная экскурсия.
– Да и внучке не помешало бы, - добавил старик, целуя огненно-рыжую голову поздоровавшейся с ним Лады.
– Ребята из соседней школы ездили, говорят, интересно, - скороговоркой протараторила Лада и ушла в спальню.
– Обедали, мать?
– обратился к жене Константин Сергеевич, снимая куртку.
– Вас ждали. И Коля только-только ввалился.
– Вот и хорошо, аппетит
Как только сели за стол, выключили телевизор, "чтоб не мешал пищеварению", как выражался Константин Сергеевич, и началось. Первой стала расспрашивать о поездке Лада. Старик молчал, а Константин Сергеевич попробовал словами нарисовать картину Бородинского поля: перечислял памятники, пересказывал некоторые эпизоды сражения. Старик хмурился, нервно трогал усы, наконец не выдержал, перебил сына:
– Не то, Костя, не то.
Все выжидательно посмотрели на дедушку - разве отец что-нибудь путает?
– а Константин Сергеевич недовольно заметил:
– Ну давай, рассказывай ты. Ты у нас речистый.
– И я не могу, - тихо произнес Сергей Кондратьевич.
– И никто не может… - Лицо его вдруг посветлело, в глазах снова вспыхнуло что-то юношеское, приподнятое, одухотворенное.
– Словами нельзя передать. Это надо почувствовать. Сердцем. Там, на месте… А слова что, нет таких слов…
– Что ж, дед, твоя правда, - согласился Константин Сергеевич.
– Бывает, что и слова бессильны.
– А Лев Толстой?
– сказал Коля, переводя пытливый взгляд с отца на деда.
– Что Лев Толстой?
– уточнил Сергей Кондратьевич.
– Бородинское сражение описал. Словами.
– На то он и Толстой, - обжигаясь горячими щами, сказал Константин Сергеевич. Но его реплика показалась старику неубедительной. Он подул в ложку, проглотил неторопливо, выпрямился на стуле и, не глядя ни на кого, проговорил:
– Одно дело - прочитать в книге, другое дело - там побывать.
– В сраженье?
– не то в шутку, не то всерьез вставила Лада.
– На поле, - серьезно ответил старик.
– Прочитать поле. Сердцем прочитать. И по-своему. Каждый по-своему. Вот я Каурову говорю про Бородино, а он мне про революцию в цехе. Выходит, он поле Бородинское прочитал не так, как я.
– Ну, а как ты, дедушка, прочитал?
– уже забыв о том, что такое словами не расскажешь, живо поинтересовалась Лада и прибавила: - Какое оно?
– Широкое. Как Россия. И красивое.
– Что за революция у Каурова?
– точно так же нетерпеливо, быстро перевел разговор Коля. Это черта молодости - все схватывать стремительно, но ни на чем долго не останавливаться: вперед и дальше бежать.
– Да разное, - не стал объяснять Сергей Кондратьевич и тоже неожиданно, чтоб только уязвить сына, ввернул: - Литейщиков ругал. Опять бракованное литье поставляете.
– А им что ни дай - все равно изгадят, - огрызнулся Константин Сергеевич.
– Он бы лучше за своими стилягами присматривал. Вчера опять чепе.
– Что еще?
– Старик метнул на сына сторожкий сухой взгляд.
– Ночью молот сожгли, - отрывисто бросил Константин Сергеевич.
– В кузнечном!
– не спросил, а подтвердил Коля.
– А при чем тут Кауров?
– А при том, что его шпана из механического забралась ночью в кузнечный, включила молот и сожгла, - резко, с нажимом на слова сказал Константин Сергеевич.
Наступила долгая пауза. Затем, нарушая ее, Коля спросил отца:
– Кто именно, не помнишь?
–
– Ключанский и Пастухов, - уточнил Коля.
– Больше, кажется, некому, - в сердцах проворчал отец.
– Говорят, выпимши были.
Замолчали. Ели, не глядя друг на друга, словно кто-то из них виноват в том, что двое парней из механического цеха ночью зашли в кузнечный и сожгли там молот, хотя никто из Луговых не имел отношения ни к механическому, ни к кузнечному цехам. Но завод был их заводом - кровным, родным, и любое событие, любое происшествие на заводе воспринималось ими как свое, личное. Коля думал: "А может, зря на этих ребят наводят напраслину? Они, конечно, бузотеры, или, как говорит дедушка, анархисты, но какого рожна им понадобилось в кузнечном, зачем? Выпивши, ночью! Дико". Он знал неразлучных дружков - Вадима Ключанского и Юрия Пастухова. Особой симпатии они в нем не вызывали, пожалуй, наоборот. Но отец напрасно пытается свалить грехи литейного цеха на других. У него давнишняя неприязнь к механическому цеху, беспочвенная, глупая, и отец нисколько не прав. Механический цех правильно критикует литейщиков за плохое литье. Об этом и на комсомольском собрании говорилось. Правда, у отца есть свои оправдания, и не литейщики во всем виноваты, не все от них зависит, но механическому цеху от этого не легче. А почему молчит дедушка? Какой-то он сегодня задумчивый и опечаленный. Конечно, чепе на заводе для него не безразлично, но только ли это причина? Отец, как всегда, резкий и немножко взвинченный: видно, слова дедушки о плохом литье больно его задели. Надо бы как-то перевести разговор. Обычно это делают мама или Лада. Но они почему-то молчат.
Коля бросает недвусмысленный взгляд на сестру. Лада дружески улыбается - они понимают друг друга с полуслова, с одного взгляда. Но ее опережает отец. Перед тем как встать из-за стола, Константин Сергеевич не то с горькой иронией, не то в порядке укора бросает старику:
– Вот тебе и доблесть родителей, и наследие детей.
Лада и Коля не совсем понимают смысл этих слов, догадываются, что это продолжение какого-то спора между дедушкой и отцом, и ждут, что ответит дедушка. Сергей Кондратьевич не торопится, дернувшиеся брови и глаза выразительно говорят: "Но при чем тут…", он через минуту спрашивает, ни к кому не обращаясь:
– Интересно, а кто их отцы?
Теперь и Лада и Коля догадываются, что речь идет о Ключанском и Пастухове. Никто не ответил, так как никто не знал родителей Ключанского и Пастухова. Но на этом разговор обрывается: все встают из-за стола. Лада помогает матери убрать и вымыть посуду, отец включает телевизор и садится на стул поближе к экрану - он немножко близорук. Коля с дедушкой располагаются на диване. Транслируют футбольный матч между "Спартаком" и "Крыльями Советов". Константин Сергеевич болеет за "Спартак", Коля - за ЦСКА, старик вообще ни за кого не болеет.
– Как у тебя занятия прошли сегодня?
– интересуется Сергей Кондратьевич, любовно глядя на внука.
– Не занятия, дедушка, консультация, - отвечает Коля, устремив глаза на голубой экран. А дедушка не смотрит на экран, смотрит на внука и продолжает допрашивать:
– А профессор ваш небось строгий старик?
– Да какой он старик? Мальчишка, - весело отвечает Коля и озорно улыбается.
– Правда. Ему и тридцати нет.
– И уже профессор?
– удивляется дедушка.
– Доктор наук. А такой простой… - Коля уже не смотрит на экран: он влюблен в своего профессора.