Во имя отца и сына
Шрифт:
Восьмилетний сын Емельяна Глебова Руслан, худенький светлоголовый мальчик, сидит за столом, решает задачи и сосредоточенно грызет карандаш: не получается. И вдруг глаза его потемнели. Не отрываясь от учебника, он воскликнул:
– Папа, смотри!.. Вот послушай задачу: "Для перевозки двенадцати бидонов молока выделили четыре машины. Сколько бидонов погрузят на каждую машину, если их поделить поровну?"
– Ну и что тебе не понятно?
– спросил Емельян, несколько удивленный тем, что сын не может решить такой простой задачки.
– Глупо!
– воскликнул
– рассмеялся мальчик.
– Действительно, нелепо получается, - произнес Емельян и подумал: "В задачнике - это еще куда ни шло. Хуже, когда подобные вещи происходят в жизни. Гоняем же мы по стране порожняком автомашины, выбрасывая на ветер огромные суммы".
Глебов на заводе недавно. До этого он никогда не работал на производстве. Когда его избрали секретарем парткома завода "Богатырь", на него сразу обрушился целый водопад вопросов и задач, которые нужно решать безотлагательно. Двери парткома не закрывались: шли рабочие из цехов и отделов, шли за помощью и советом. Да и самому надо было знакомиться с заводом, с людьми. Парторг механического жаловался на литейщиков: опять поставляют бракованные заготовки. А заодно сообщил с сожалением, что мастер Кауров подал заявление об уходе с завода, что отпускать его никак нежелательно: хороший мастер, толковый молодой специалист с высшим образованием. И Глебов, не откладывая в долгий ящик, тотчас же пригласил к себе коммуниста Каурова, спросил напрямую:
– Так что же вам не нравится на нашем заводе?
Кареглазый бронзоволицый парень остро взглянул на Глебова, точно прицелился, и ответил:
– Порядка нет.
– Выдержав паузу, будто хотел посмотреть, какое впечатление произведут его слова на секретаря, пояснил: - Я пришел на завод мастером, думал, буду учить людей работать, а меня в снабженцы переквалифицировали, от гудка до гудка заготовки собираю.
– И подытожил: - Нет порядка. И видно, не будет.
– А если попробовать навести порядок?
– в свою очередь спросил Глебов.
– Ваш предшественник пробовал, да зубы обломал.
– А что ж вы его не поддержали? Вы, коммунисты?
– У нас он помощи не просил. Думал в одиночку.
– Он помолчал, будто что-то решая для себя, и, резко вскинув голову, посмотрел на Глебова прямым взглядом.
– Хотите начистоту?
– Только начистоту, - кивнул Глебов, приготовившись слушать.
– Есть вопросы, что ни в одиночку, ни с нашей помощью секретарь парткома не решит. И директор тоже.
– Интересно, - поддержал Глебов и выжидательно посмотрел в молодое решительное лицо инженера.
– Станки у нас старые? Старые. Достались нам еще от фабриканта. Выжмешь норму - потеряешь качество, а значит, и надбавку. Правда, надбавка больше символическая.
– Как это "символическая"?
– вставил Глебов.
Кауров поморщился, сказал, уставившись на Глебова:
– Если, предположим, деталь обычного качества стоит два рубля, то деталь отличного
– Вы считаете, это мало?
– вполне искренне спросил Глебов, прикидывая в уме: это пять процентов. И еще, не дождавшись ответа мастера, решил: действительно маловато. Какой смысл рабочему выгадывать копейки на качестве, когда можно заработать рубль на количестве?
– За отличную деталь я бы платил в два раза дороже, - сказал Кауров убежденно.
– А где деньги? Во что обойдется себестоимость детали?
– Будет та же, что и сейчас. Если не ниже. Пожалуй, ниже, - серьезно заключил Кауров.
По его интонации и по выражению темных глаз Глебов понял, что он уже думал об этом. Хотя то, что он сказал сейчас, казалось парадоксальным. Глебов попросил Каурова пояснить.
– Да очень просто, - сказал тот, доставая из кармана карандаш, без спроса взял со стола чистый листок бумаги.
Глебов приготовился к солидным подсчетам. Но Кауров вывел на листке двойку и к ней шесть нулей. После этого он поставил восклицательный знак и резко подчеркнул написанное двумя жирными линиями. Хотел было еще провести третью, да сломался карандаш.
– Ежегодно мы теряем два миллиона рублей на браке. Дайте эти деньги рабочему за отличное качество - и брака не будет, - заключил он.
Емельян не знал этих цифр и был поражен. Довод мастера не вызывал возражений. Он наталкивал на размышления.
После Каурова пришел из конструкторского старик Лугов, Сергей Кондратьевич, высокий, седой, с красивой, патриаршей осанкой. Он мягко и внимательно посмотрел на Емельяна, сообщил, что на заводе работает со дня основания, то есть с 1903 года, хорошо помнит немца-фабриканта и всех девятнадцать директоров завода. И тут же не преминул сказать, что только шесть из них были достойны доброго слова, и добавил, что ему исполнилось семьдесят четыре года. Но пока не внедрят в производство новый образец агрегата - модель пятьдесят семь, где есть доля и его труда, на пенсию уходить не собирается.
– Ну, а как долго будем его внедрять?
– спросил Емельян, с интересом рассматривая ветерана русского рабочего класса, живого свидетеля трех революций и пяти войн.
– Можно было еще в прошлом году, - недовольно буркнул старик и настороженно посмотрел на Глебова.
– Так в чем же дело?
– В главном инженере. Надо менять технологию. А для этого нужно время. Опять же план…
Он просидел в кабинете Глебова более часа и все говорил, говорил, спокойно, обстоятельно. Емельян не перебивал его, делал пометки в своем блокноте.
На прощание заверил:
– Мы еще с вами встретимся, Сергей Кондратьевич, обязательно. И подробно обо всем переговорим. Согласны?
– Я с удовольствием. Нас, Луговых, тут на заводе целая династия. Сын начальником цеха работает, внук - тоже здесь, в сборочном.
С Константином Сергеевичем Луговым Глебов познакомился на другой день в литейном цехе. Сын не был похож на отца. Среднего роста, сутулый, с резкими движениями, осунувшимся, усталым лицом, угловатый, он подал Глебову костлявую руку, сказал отрывисто: