Во имя жизни (Из записок военного врача)
Шрифт:
В кабинете секретаря МК вижу начальников других госпиталей и члена Военной совета фронта. «Зачем нас позвали?»
Как бы про себя, поглядывая на окно, товарищ Щербаков произносит:
— Весной пахнет. Тепло. Так вот, друзья, вызвал я вас по такому поводу. Плохо кормите раненых. Побывал я в нескольких госпиталях. Спрашиваю: «Молоко раненым даете?» Отвечают: «Только тяжело раненым». «Какими овощами кормите?» «Кроме картошки, и то не всегда доброкачественной, да сушеного лука и моркови, почти ничего». Разве не так? — обратился он ко мне.
Я смущен и молчу.
— Вы все врачи со стажем. Не юноши. Я не
— Простите, — бормочу я, — но обеспечение молоком и овощами не входит функции госпиталя, тем более, что у нас нет своего подсобного хозяйства! Да и вряд ли мы задержимся в Москве надолго. Мы же фронтовой госпиталь!
— Не исключено, что придется и задержаться, — вмешался в разговор член Верховного совета Иван Сергеевич Хохлов. — И придется подумать о расширении подсобного хозяйства. Создали же вы всякого рода мастерские.
Щербаков, пытливо оглядывая нас, улыбнулся и сказал:
— А что касается упомянутой вами функции, то не вредно вспомнить, что в математике функция есть величина переменная. Разве мало новых функций выполняем все мы? Ничего не поделаешь. Война…
— А как же будет с подсобным хозяйством, если придется передвигаться?
— Впереди вас ждут не молочные берега и кисельные реки, — сказал член Военного совета, — а разоренная земля, пустыня, разрушенное вконец хозяйство. Разве плохо будет, если вы двинетесь вслед за фронтом со своим запасом овощей, со своим стадом? Стадо перекинем по железной дороге или погоните по грунту…
— Давайте, товарищи, ближе к делу, — сказал Щербаков. — Мы поможем создать подсобное хозяйство. Вы свяжетесь с колхозами и заключите договор. Только не жадничайте. Многого они вам не дадут. Участки неосвоенной земли предоставят. Молодняк — телок и поросят — тоже. У вас не используются сотни пудов отходов. Считайте создание подсобного хозяйства одной из самых важных задач.
Деловые заботы навалились неожиданно: семена, рассада, инструктаж людей. Шутка сказать, только под овес и картофель предстояло вспахать и засеять более двадцати гектаров! А лук, капуста, свекла, огурцы!.. Медицина — и сельское хозяйство… Я даже развеселился, представив себе Александра Архиповича Шлыкова в докторской шапочке и халате до пят на прикрепленном к его отделению участке. Занятные комбинации возникали во время войны!
Наш «собственный агроном» — секретарь партийной организации Полещук стал душой нового дела, хотя вся организационная сторона легла на плечи Ивана Андревича Степашкина. Руководство хозяйством он предложил возложить на Александру Дмитриевну Куракину.
Куракина, уроженка Смоленщины, была эвакуирована раненной и после выздоровления осталась в госпитале. До войны она работала в колхозе бригадиром, была награждена орденом Ленина за высокий урожай льна. Муж погиб на фронте. Сын в армии. Я рассказал ей о наших планах.
— Дело знакомое, — спокойно сказала она.
Весна ожидалась ранняя, приходилось торопиться, чтоб не запоздать с полевыми работами. Молодец завгаражом Дворкин: достал где-то трактор, автоцистерну из-под молока и быстро приспособил ее для перевозки пищевых отходов. Боевые листки, стенгазеты, горячо поддержали новое начинание.
Через
Куракина восстановила парниковое хозяйство колхоза, достала рассаду цветной капусты и помидоров. Каждый день товарищи из отделений после суточного дежурства направлялись к ней в помощь. Работа пришлась многим по сердцу. После душных операционных, перевязочных, мастерских и ванных комнат на воздухе дышалось легко, приятно ласкала глаз молодая поросль зеленых трав, листва деревьев. Вот тебе и школа жизни…
При виде запасов картофеля и капусты, сложенных осенью 1942 года в овощехранилище, оранжевой моркови, бережно упрятанной в сухом песке, ящиков с помидорами, на душе становилось отраднее. Подсобное хозяйство оказалось отличным средством лечения легкораненых, стало своеобразным домом отдыха. Исчезли усталость, бессонница, головные боли, раздражительность врачей и сестер.
Кончился первый год войны: мы накопили уже немалый опыт организационной, хирургической, научно-теоретической и учебной работы. Но потребность в специалистах все росла и росла. Фронт поглощал все молодые кадры. Сеть госпиталей значительно расширилась. Предстояла большая работа — подготовка нейрохирургов, стоматологов, рентгенологов и ортопедов-травматологов для специализированных госпиталей и отделений.
Банайтис все время напоминает нам: Вы основная учебная база фронта! Я прошу у него помощи. Установив возле себя телефон, он начинает созваниваться с другими госпиталями о присылке преподавателей.
— …Знаю, что будет трудно. Все-таки пришлешь Белякова, сейчас он здесь нужнее, Отдам, отдам! Отдам через два месяца. Нет, не раньше. Ни пуха, ни пера!
— Болен? Лежит? Странно, вчера был здоров! Приеду проверю. Если обман, смотрите! Ну, то-то! Машину пришлют утром. Пусть собирается. Спокойной ночи!
— Будешь жаловаться? На кого? На меня? Не можешь? Некем заменить? Сами виноваты, я говорил неоднократно: готовьте руководителей из молодых! Брак в работе будет? Сам становись к операционному столу. Какой же ты начальник хирургического госпиталя?
Прошло уже более десяти лет после окончания войны. Я внимательно слежу за подготовкой хирургов и бесконечно рад, что в крупных областных городах созданы мощные базы подготовки и переподготовки хирургов различных профилей. В свое время наш госпиталь внес немалый вклад в это дело. Курсы нейрохирургов — раз; стоматологов — два, гипсовальных сестер — три и прочее и прочее. Фронтовые и армейские конференции по обмену опытом тоже принесли немалую пользу.
Молодое поколение врачей, вооруженное таким могучим средством, как пенициллин и стрептомицин, не поймет, может быть, с каким душевным волнением ждали мы возможности применить новые бактериофаги в нашей практике.
А неутомимый Банайтис не переставал твердить:
— Сроки! Сроки решают! Все дело в них. Поздно привезли раненого — начинается битва с микробами. Первые шесть — десять часов они, как новые квартиранты, еще только обживают свою жилплощадь — огнестрельную рану. Тут их и бить: ножом, водой, стрептоцидом… Через шесть — десять часов они уже чувствуют себя по-хозяйски: живут, плодятся, творят безобразия…