Во мраке Готэма
Шрифт:
Судя по полицейскому рапорту, Мойра Ши была ударена колющим предметом четырнадцать раз; а Фромли утверждал, что «не может вспомнить», один раз он её ударил или два. Раны были нанесены в область лица, рук и груди; но Фромли заявлял, что сначала бил её кулаками, а потом перерезал горло.
Коронер подтвердил время смерти около шести часов вечера; Фромли же говорил, что убил её ближе к полуночи, после того как полностью «насладился её обществом» за вечер. Вероятно, это был эвфемизм для обозначения изнасилования, которое опровергал отчёт коронера.
С точки зрения доказательной базы, Алистер был прав: нельзя было быть
Но всё же, факт оставался фактом: Алистер взял на себя право решать, сообщать или нет. А принимать решение в одиночку, он не имел права.
Но, если в признании Фромли и не хватало твёрдых улик и логичных деталей, то оно всё равно было наполнено чрезвычайно жуткими подробностями, описывающими мотив убийства.
– Мне не нравилось, что она меня избегает, - говорил Фромли. – Она смотрела сквозь меня, словно я был ничем.
Судя по записям Фреда Эббингса, которые я нашёл в отчёте, он сказал Фромли, что, возможно, таких благовоспитанных леди всегда предупреждают не общаться с незнакомцами. Но Фромли отказался принять такую возможность.
Вместо этого он считал, что женщина игнорировала его намеренно. С каждой минутой он становился всё злее и злее, а потом решил, что должен заставить её пожалеть об этом. Чем больше он смотрел на неё, тем больше ему хотелось заставить её увидеть его, Фромли.
– Я продолжал смотреть на её лицо, - объяснял он, - в её глаза. И когда она снова не посмотрела в ответ, я решил, что должен заставить её смотреть.
Его признание продолжалось в подобном ключе, описывая во всех подробностях его намерение, заставить её прочувствовать его истинную силу. Он рассказал, что пошёл за ней следом и оглушил в заброшенном складе, где и произошло само убийство.
Так какова же правда? Я никак не мог решить. Существовала ли вероятность того, что признание Фромли – всего-навсего его фантазии? Его собственная придуманная версия реального убийства, о котором он прочёл в газетах?
Или он всё же виновен в этом преступлении, но мы просто не можем подтвердить это из-за того, что в его признании полно загадок и несоответствий? Возможно, детали убийства были навсегда сокрыты, перемешавшись в его голове с фантазиями.
Я понял, что точно так же, как и Алистер, не могу прийти ни к какому решению.
– Что думаете? – спросил я Тома после того, как мы закончили просматривать записи, и тревожно друг на друга посмотрели.
– Ну, - начал Том, - Фромли всегда был нарушителем правопорядка, и, очевидно, он и есть тот человек, которого вы ищете в связи с убийством Сары Уингейт. Но вот эта девчонка Ши…, - произнёс он и нахмурился, – ни одно веское доказательство на это не указывает. Даже признание самого парня. Лично я верю, что Фромли отчётливо запомнил бы каждую деталь своего предполагаемого первого убийства.
Он на секунду запнулся и продолжил:
– Наверно, вы не совсем понимаете, поскольку ни разу не встречались с Фромли, насколько он резок. Фред считает, что Фромли психопат.
Он на мгновение замолчал, наблюдая за моей реакцией, и спросил:
– Вам известен этот термин?
– Полагаю, это научный термин, означающий сумасшедшего убийцу, - сухо произнёс я.
– Вроде того, - признал Том с грустной улыбкой. –
Том внимательно посмотрел на меня, словно желая увидеть подтверждение тому, что я слежу за нитью разговора. Я признал в этом привычку преподавателя: он хотел быть уверен, что слушатель понял сказанное, прежде чем переходить к следующему пункту.
– Я понимаю, - кивнул я, с нетерпением ожидая продолжения.
– Я объясняю вам это, чтобы вы не забывали, насколько он умён. И помнили, насколько легко и умело он лжёт. Я не удивлюсь, если окажется, что он придумал всё это признание в убийстве только для того, чтобы оставить Алистера в нерешительности и неуверенности, в которых он и находился. Уверен, Фромли наслаждался бы, наблюдая за колебаниями Алистера, мучающегося сомнениями.
– Но всё же, - продолжил он, - я не сбрасываю со счетов вероятность того, что он виновен в убийстве Мойры Ши и специально допустил в своём признании столько неточностей, что их нельзя признать пригодными. Таким образом, он бы поставил себе в заслугу совершённое убийство, но избежал бы наказания, поскольку любые трезвомыслящие люди подвергли бы его признание сомнению.
– Тогда зачем вообще признаваться? Зачем ему «ставить себе в заслугу» совершённое преступление? – спросил я. Слова Тома были очень убедительными, но вот эта последняя часть анализа для меня была бессмысленной.
– Потому что Фромли хотел, чтобы Алистер признал его планирование преступлений - как реальных, так и воображаемых, - сказал Том.
– Какую бы выгоду для научного сообщества мы не извлекли потом из исследований Алистера, профессор добился и очень тревожного эффекта на эго Фромли. Он начал чувствовать собственную значимость, поскольку учёные мужи ловят каждое его слово, всё время проводят рядом и с ним и пытаются его разгадать.
– Похоже, в этом есть смысл. Но пока я не могу разрешить обоснованные сомнения по поводу того, убивал Фромли Мойру Ши или нет, передо мной стоит дилемма, как поступить с Алистером.
Я посмотрел на бумаги, толстым слоем покрывавшие стол Тома.
– В этих материалах я не могу найти веских доказательств для полиции и экспертов Нью-Йорка, особенно если речь идёт об убийстве трёхлетней давности.
Том угрюмо посмотрел на меня и поджал губы:
– И это уничтожит репутацию Алистера. Вы не можете этого не понимать.
– Единственное, что меня сейчас волнует, - ровно ответил я, - это то, как побыстрее разобраться с убийством Сары Уингейт и предотвратить ещё одно подобное. Если я сообщу в городскую полицию о преступном прошлом Фромли, они, по меньшей мере, предоставят нам дополнительные ресурсы. Но, помимо этого, нам придётся справляться с политическими последствиями и нападками прессы, а и то, и другое может помешать нам, выследить Фромли.