Во тьме
Шрифт:
— Мы (Специальный отдел) знаем, что это сделал он, — сказал он.
— Прошу прощения? — ответил я.
Глава 11
«Мы знаем, что это сделал он»
— Мы знаем, что он сделал это, Джонти. Мы всё об этом знаем, — говорил Сэм.
Я был ошеломлен. Для меня было новостью, что КПО было известно о том, кто именно убил Пэта Финукейна. В течение многих лет я расспрашивал об этом людей из «Ассоциации обороны Ольстера» и «Борцов за свободу Ольстера».
Я намеревался пройти до конца по этому новому пути расследования. Органы уголовного розыска поддержали бы меня, даже если Специальный отдел попытался
По дороге в участок Каслри, Сэм торопливо и взволнованно рассказывал о каком-то расследовании его поведения и поведения других сотрудников Специального отдела в связи с их обращением с агентом Специального отдела по имени Уильям Стоби. В то время я не знал Стоби. Я ошибочно предположил, что это имя было псевдонимом агента Сэма. Барретт упомянул имя Стоби во время нашего первого визита к нему домой. Но какое, черт возьми, все это имело отношение к Барретту и убийству Пэта Финукейна?
Здесь мы снова оказались «в темноте». Мы понятия не имели, о чем говорил этот человек из Специального отдела. Ожидалось, что мы просто без вопросов согласимся с необъяснимым мнением офицера Специального отдела. У меня не было намерения отвергать важное признание Барретта ради удовлетворения каких-то неизвестных целей Специального отдела.
Теперь я был более чем немного обеспокоен сохранностью и целостностью той аудиокассеты, которая лежала в магнитофоне под сиденьем Сэма. У меня возникло искушение протянуть руку и схватить ее. Все в моей душе говорило мне сделать это и позволить руководству принимать соответствующие решения по этому поводу.
Я боялся, что Сэм уничтожит его или просто заявит, что магнитофон не работал. У меня также сложилось отчетливое впечатление, что он никогда не позволит мне услышать запись, не говоря уже о том, чтобы дать мне копию. Я согласился с тем, что мы должны принять решение о дальнейшем направлении дела от нашего руководства. Я передал это Сэму.
— Да, нашему начальству Специального отдела, — подтвердил Сэм.
Я не собирался спорить. Делать это было бесполезно. Я был уверен, что мои начальники уголовного розыска твердо встанут на нашу сторону. Мы перестали спорить. К тому времени, когда Сэм двадцать минут спустя подъехал на машине Специального отдела к Каслри, атмосфера в полицейской машине была наэлектризованной. Тревор тыкал меня в плечо с задней части машины в попытке заставить меня перестать настаивать на своей точке зрения. Выйдя из полицейской машины, я решил нажать на нее еще раз.
— Сэм, мне нужна копия этой записи для моих старших руководителей уголовного розыска, — сказал я.
Он наклонился и вынул кассету из магнитофона. Он поднес его к моему лицу через крышу полицейской машины в дразнящей, детской манере. Но это было не повод для смеха.
— Ни за что, Джонти, — сказал он. — Скажи своим боссам, чтобы они утром связались с моими.
Была полночь, когда мы с Тревором вошли в полицейское управление Каслри, чтобы сделать наши обычные звонки домой. Ребекка подтвердила, что все было хорошо. Когда я ехал домой, мой разум снова лихорадочно работал. Я попытался расслабиться. Я мог бы позволить своим органам уголовного розыска сражаться с такими, как Сэм, сотрудниками Специального отдела. Меня тошнило от их постоянной обструкции.
Я был связан с правоохранительными органами. Неприкосновенность убийц не давала мне покоя. Даже если они были агентами Специального отдела. Я задавался вопросом, что же, черт возьми, заставило их захотеть защитить Барретта от нас. Что бы это ни было, они определенно не собирались делиться этим со мной. Я был бы чертовски уверен, что их причины, по крайней мере, будут рассмотрены моими старшими руководителями уголовного розыска.
Мои записи показывают, что, несмотря на ранний старт в пятницу, 4 октября 1991 года,
Мы утверждали, что нам придется действовать быстро, если мы хотим организовать операцию уголовного розыска по уничтожению Барретта. Время имело решающее значение. Я не хотел, чтобы какой-нибудь недобросовестный офицер Специального отдела предупредил его о наших намерениях. Такое случалось и в других случаях до этого. Нам также пришлось бы действовать быстро, прежде чем у Барретта появился бы хоть какой-то шанс передумать. Здесь не было места колебаниям.
Мы так настойчиво, как только могли, доводили наше дело до сведения наших руководителей. Барретт говорил открыто и неосторожно в той полицейской машине. Вполне вероятно, что он сделает это снова. Мы должны воспользоваться этой очевидной слабостью. Мы могли бы поместить его в окружение свидетелей и собрать доказательства, чтобы обвинить его в убийстве Пэта Финукейна. Я видел, как наши руководители время от времени переглядывались друг с другом, но заметил явное отсутствие энтузиазма. Не было никакого интереса к этому единственному в жизни шансу посадить подозреваемого в серийных убийствах в тюрьму. Я этого не ожидал. Мне очень быстро стало очевидно, что Специальный отдел воспользовался нашим коротким отсутствием, чтобы добраться до этих людей первыми. Я продолжил наш доклад.
Мы знали, что у нас ничего не получится. Доклад закончился тем, что мы с Тревором подчеркнули тот факт, что у нас здесь был шанс убрать с улиц серийного убийцу. Это было нашей главной обязанностью. Как мог Специальный отдел возразить против этого? Что, черт возьми, может быть важнее?
Меня заверили, что Специальный отдел полностью проинформировал мои органы уголовного розыска. Между двумя явно разделенными дисциплинами существовало взаимное соглашение о том, что весь вопрос будет передан «наверх» в штаб-квартиру КПО для принятия решения. На этом дело было закончено, насколько это касалось моих властей в уголовном розыске. Я не мог с этим поспорить. Наши правила были четкими. Там, где есть разногласия между двумя дисциплинами, т. е. отделом уголовного розыска и Специальным отделом, в отчете Уокера ясно указывается, что вопрос должен быть передан офицерам ранга заместитель главного констебля в штаб-квартире КПО для принятия окончательного решения.
Теоретически все это было очень хорошо. Но факт заключался в том, что промедление любого рода в подобном случае было то же самое, что бездействие. С нашей стороны было более чем немного извращенно даже помышлять о том, чтобы использовать признавшегося убийцу в качестве агента КПО. Использование его в качестве агента сейчас существенно ослабило бы любую последующую попытку привлечь его к ответственности. Я мог это видеть. Мои старшие начальники должны это видеть. По моему опыту, Специальный отдел был не настолько умен в отношении этих вопросов.
Нам сказали, что мы не сможем снова встретиться с Барреттом до 10 октября 1991 года, то есть через шесть дней. Некоторые люди, которые не хотели выступать против Барретта, из кожи вон лезли, чтобы перехитрить нас в этом деле. У них было еще шесть дней, чтобы аргументировать свою правоту. Это было на шесть дней больше, чем я бы им дал. Но это зависело не от меня. В любом случае, я не ожидал, что мы когда-нибудь снова встретимся с Кеном Барреттом в качестве потенциального информатора. Я не сомневался, что мои начальники в штаб-квартире КПО изучат все факты и твердо встанут на нашу сторону. Больше ничего не имело смысла. Я решил расслабиться и позволить событиям идти своим чередом.