Во власти бури
Шрифт:
— Колин, что-то не так! У тебя нездоровый вид.
Он заставил себя отвести взгляд от холмов, скрывавших море, и покачал головой, — Нет, я здоров. Просто я вспомнил кое-что… Нам надо поговорить… Да, я думаю, нам все-таки стоит поговорить, прямо сейчас, пока еще есть время и пока я на это способен…
Ветер налетел , и встопорщил звездочки листьев плюща, плети которого боролись за жизненное пространство на каменной ограде поместья. Потом он помчался дальше, на поля и луга, неся с собой запах соли, водорослей и рыбьей чешуи.
Попутно он забросил прядь хвоста Грома на
Недалеко за холмами, Колин знал, серебрилась под луной живая, дышащая масса воды, она надвигалась на сушу и поглощала ее, чтобы позже отступить, оставив влажный, остро пахнущий след.
— Ты знаешь, что я не всегда был ветеринаром… — начал он хрипло и умолк, потому что взглянул на облака и увидел в их очертаниях тугие паруса.
Шестнадцать лет паруса были частью его жизни, изо дня в день вздымаясь над его головой белоснежными облаками. Но на двадцать восьмом году жизни флот попросту вычеркнул его из своих списков, выбросил на сушу. До этого черного дня были белые паруса, жесткие от пропитавшей их соли, полные ветра, — паруса в дождь, и в снег, и в туман, паруса на поле битвы и в мирный день в бескрайнем просторе, паруса на восходе и на закате…
Ветер касался лица и волос… нет, не ветер, а морской бриз, он нес с собой неясные голоса, они крепли, близились, они возникали из небытия, из каких-то отдаленных тайников памяти. Голоса младших офицеров, по цепочке передающих приказ, и голоса матросов, рапортующих, что приказ понят и будет выполнен.
Колину не хотелось слышать эти голоса из прошлого, хотелось зажать уши, но он знал, что они звучат в его сознании, что от них не защититься и не спрятаться. Он словно снова ощутил на лице соленые брызги, а под ногами палубу во время качки, он чувствовал прикосновение холодной меди бинокля к лицу, как тогда, когда наводил его на соседний «Крикет», куда отплыл адмирал Грэм, чтобы поужинать с капитаном…
Он был готов отдать жизнь за молодого адмирала, за эту восходящую звезду флота ее величества королевы Англии. Он не мог, просто не в состоянии был говорить обо всем этом.
Почувствовав прикосновение, он услышал встревоженный голос, донесшийся словно сквозь слой ваты.
— Колин, что происходит?
Ветер усилился, взревел, заметался и принес с собой шквал…
— Колин!
…Шторм начался ливнем. Настоящий водопад обрушился на палубу. Вокруг стоял оглушительный рев, видимость резко упала. Он тогда укрылся в рулевой рубке и с отчаянием высматривал в волнах адмиральскую шлюпку. Но адмирал задерживался. Должно быть, ужин все продолжался, старые приятели пили вино, обменивались рассказами и смеялись, в то время как он боролся с беспричинным страхом. «Поспешите, сэр, — мысленно молил он. — Шторм будет нешуточный. Мне это чертовски не нравится!»
Он не мог вспомнить, с чего все началось в этом адском месиве, — возможно, это была ослепительная вспышка гигантской разветвленной молнии, сопровождаемая громом, от которого, казалось, раскололись небеса, или вой ветра, в одно мгновение достигший
Капитан ослушался приказа своего командира. Он не мог оставить адмирала на произвол судьбы, он обязан был предпринять все возможное для его спасения.
Едва слыша собственный голос за ревом шквала, он приказал направить «Тритон» в сторону скал. Приказ, стоивший ему карьеры.
Каким-то чудом команде удалось развернуть судно по ветру. Вскоре, опасно кренясь, оно уже перебиралось с одной водяной горы на другую — туда, где тонущий фрегат, уже без мачт, неумолимо тащило на рифы. В бинокль можно было видеть, как экипаж один за другим исчезает в пенистых водоворотах, захлестывающих палубу. Люди кричали в смертельном страхе, сознавая неминуемую гибель, но крики терялись в реве бури. Адмирал еще держался за поручни.
— Приготовить буксирный канат! — срывая голос, крикнул Колин в рупор.
Получив несколько пробоин, «Крикет» нырнул носом во взбаламученную воду, показав киль. Большинство тех, кто сумел удержаться на палубе, толчком швырнуло в море.
Но адмирал удержался…
Кто-то потряс Колина за плечо. Он вздрогнул и открыл глаза. Какая-то женщина. С минуту он смотрел на нее, не узнавая.
Ариадна.
Она коснулась его лба ледяной ладонью, мертвенная бледность заливала ее лицо.
— Колин, я не могу докричаться до тебя вот уже несколько минут!
Судорога прошла по его телу, конечности сковал леденящий холод. В свою очередь, он коснулся своего лица и ощутил там холодную влагу, словно его и впрямь окатили морской водой.
Нет, так не может продолжаться!
— Ариадна, прежде чем просить твоей руки, я должен рассказать… признаться…
В следующую секунду из Темноты за воротами, рычаги подвывая от ярости, выскочили известные на всю округу волкодавы Максвелла. Это были громадные зверюги с массивными холками и широченными лапами, а главное, с зубами, способными перекусить мужское запястье. От удара их тяжелых тел ворота закачались.
— Кто здесь? — послышался окрик привратника.
Теперь собаки оглушительно лаяли наперебой. Нечего было и думать продолжать разговор среди этой адской какофонии.
— Ответь ему, Ариадна.
— Но ты собирался что-то сказать…
— Потом.
— Кто там? — сердито повторил привратник, всматриваясь в темноту.
Волкодавы продолжали бесноваться, в то время как малыш Штурвал от страха забился за спину Колину. Тот подумал, что судьба, пожалуй, намеренно отняла у него шанс изменить свою жизнь к лучшему. По ее мнению, он этого не заслуживал. Так или иначе, этот вечер был явно не для признаний в любви или исповедей. Как, впрочем, и все последние годы его жизни.