Во власти девантара
Шрифт:
Гилиат нахмурилась.
— Повезло! — крикнула она, обращаясь к зрителям.
Фародин высокомерно улыбнулся.
— Как скажешь.
Он видел, что ее высокомерие начинает таять. Теперь она попытается быстро нанести еще один удар. И, быть может, в своем неистовстве немного пренебрежет защитой.
— Что ж, тогда давай продолжим.
Гилиат подняла клинки и приняла странную стойку. Меч в левой руке она вытянула вперед, словно для атаки. А тот, что в правой, она подняла над головой и повернула вперед, так что острие указывало на сердце Фародина. Она напомнила Фародину скорпиона, угрожающе поднявшего
На этот раз барабанный бой ускорился быстро. Она сделала стремительный выпад и стала сильно теснить его. Однако не совершила ни единого удара правой рукой. Все время держала клинок занесенным, готовая ударить, как только представится возможность.
Фародин был поражен темпом воительницы и тем, что она снова заставила его защищаться. Ее выпады следовали настолько быстро, что у него практически не было возможности ответить. Нужно заканчивать эту игру, не то это сделает она!
Ее левая рука устремилась вперед. Выпад, нацеленный в его бедро. Он успел перехватить удар и притворился, что слегка споткнулся. При этом широко раскрыл защиту на своей груди.
Только этого и ждала Гилиат. Словно жало устремился вниз ее второй клинок. Фародин, повернувшись, вошел в зону ее атаки. Его кинжал метнулся вверх. Сталь со звоном ударилась о сталь. Теперь они стояли настолько вплотную друг к другу, что он чувствовал щекой дыхание Гилиат. Оба клинка были скрещены на уровне голов. Они замерли всего на миг. Затем Гилиат отпрянула. Фародин слегка коснулся рукой ее щеки и тоже отступил назад.
— Бой окончен! — громким голосом провозгласил он, и все в зале увидели, что он победил.
Тонкая струйка крови стекала из пореза на щеке Гилиат.
Она отложила меч и недоверчиво коснулась рукой лица. Ничего не понимая, смотрела на кровь на своих пальцах. Однако вместо того чтобы возмутиться, она коротко поклонилась.
— Я смиренно склоняю голову перед победителем и прошу прощения за свои слова, — бесцветным голосом произнесла она, очевидно, все еще огорошенная неожиданным окончанием схватки.
Вокруг раздались гневные возгласы. Многие не были готовы к тому, чтобы принять исход битвы. Они громко возмущались хитростью придворного.
Нурамон подбежал к Фародину, чтобы поздравить и обнять его.
— Как ты это сделал? — прошептал он.
— Кольцо, — ответил Фародин.
Он вырвался из объятий и поднял руку, так что отчетливо стало видно маленькое украшение с остро ограненными камнями. Их темно-красный цвет напоминал кровь в золоте.
— Я вызываю тебя на танец клинков! — молодой воин возник прямо перед Фародином. — То, как ты решил исход битвы в свою пользу, было нечестно, это оскорбляет меня и весь мой народ.
Фародин глубоко вздохнул. Он как раз собирался ответить воину, когда голос Малайвина перекрыл шум в зале.
— Братья мои, спор окончен. До первой крови, так было сказано. И нигде не записано, что кровь должна пролиться от клинка. Давайте признаем исход битвы, хотя победа эта — скорее заслуга хитрости, чем воинского искусства.
Несмотря на вмешательство Малайвина, волнение улеглось только отчасти. Многие молодые эльфы с возмущением покинули зал.
Сребровласый эльф жестом пригласил гостей присесть рядом. Он налил им вина и протянул фрукты на тяжелой серебряной тарелке, стоявшей на ковре перед ним. Все в
После совместной трапезы Малайвин попросил их рассказать об Альвенмарке. Ответил ему Нурамон, который по мере сил пытался забыть случившееся. Фародин позавидовал его умению рассказывать с такой живостью, что можно было легко представить Альвенмарк.
В ответ товарищи узнали многое о жизни в пустыне. Эльфы Валемаса превратили плохонький источник в цветущий оазис. Они долго искали это место, поскольку, как и их предки, любили пустыню. И шутили по поводу того, что жара пустыни сделала их такими вспыльчивыми.
Еще здешние эльфы рассказали о том, что часто ездят в мир людей. Смертные там называли их «гират», что на их языке означает «дух», и относились к обитателям Валемаса с большим уважением.
— Когда они встречаются с нами, то всегда одаривают, — улыбнулся Малайвин. — Думаю, они считают нас кем-то вроде разбойников.
— И вы не разуверяете их в этом? — едва эти слова сорвались с губ Фародина, как он тут же пожалел об этом.
— У нас нет выбора. Нам здесь столь многого не хватает, что мы с благодарностью принимаем каждый подарок. Это не значит, что мы бесчестны. Мы ничего не берем силой, хотя могли бы сделать это легко, — он понурился, глядя на извилистый узор ковра. — Но чего нам не хватает больше всего, так это звездного неба Альвенмарка.
— А если заключить мир с королевой? — предложил Нурамон.
Малайвин удивленно посмотрел на него.
— Может быть, эльфы Валемаса и потеряли многое, но только не гордость. В Альвенмарк мы вернемся только тогда, когда нас об этом попросит Эмерелль и при этом сохранит там нашу свободу.
«Значит, вы не вернетесь никогда», — подумал Фародин.
На краю оазиса
Ребенком Нурамон часто думал о пустыне и легендарном городе Валемасе. Представлял, как там все могло выглядеть, однако в древнем Валемасе не был никогда. Этот же оазис был совсем иным, чем представлял себе целитель город легенд. Конечно, здесь не было солнца Альвенмарка или даже светила мира людей. Однако волшебники этой общины создали завесу из света и раскинули ее, словно полог шатра, над поселением и окружающей его пустыней. Они продумали даже смену дня и ночи: свет сменялся необычайно долгими сумерками и несколько часов спустя возвращался краткой утренней зарей.
Однако, несмотря на обилие воды, связь с пустыней была очень тесной, она была видна и чувствовалась отчетливо. Даже овевавший все мягкий ветер нес запахи пустыни.
Нурамон шел по тропе, которая должна была привести к краю оазиса. Этот путь указал им Валискар; якобы там находилась граница страны. Остальные места Расколотого мира считались островками в море Ничто. И Нурамон хотел взглянуть на это море. Он оставил своих спутников в оазисе, они отдыхали там в одном из глиняных домов. Несмотря на помощь целителей Валемаса, силы к Мандреду возвращались очень медленно. В лихорадочном бреду он то и дело звал Атту Айкъярто. Фародин остался с ним. Несмотря на дружелюбие, с которым к ним относились, он не доверял жителям оазиса.