Во власти иллюзии 4
Шрифт:
Глава 5
Небольшие волнения. Ветеран Мареш
Мареш никак не мог понять, что всё-таки происходит перед его глазами. Последним, что он отчетливо помнил, был невероятный пир, устроенный нашим могучем полковником Овцевым.
В этом страшном мире, где буквально всё становилось серым и пугающим, такая малость, как кубок хорошего вина, казалась мне прекрасной идеей, предложенной старшими офицерами. Но дальше все воспоминания превратились словно в мешанину чудовищных образов, разобраться в которых я никак не мог. Даже малейшая попытка вспомнить приводила к сильнейшей головной боли. Но судя по тому, что сейчас происходило перед моим взором,
Перед глазами всё по-прежнему плыло. А тело полностью отказывалось двигаться. Даже слова вымолвить не получалось. От ужаса, охватившего в первые мгновения, спас голос господина Ирчина. Он где-то рядом, отчитывал Леура Кретова, слова разобрать не удавалось, но злые нотки в голосе моего командира угадывались мгновенно. Как бы кто из нашего отделения ни относился к господину Ирчину, но лично мне всегда хватало ума быть поближе к нему. Уж если он выжил на протяжении трёх контрактов, то разве это не показатель его не только опытности, но и удачи, что, наверное, даже важнее.
Специально или нет, но он не упускал возможность, если она была, спасти своих подчинённых. И я никогда не пренебрегал этим знанием, по возможности, конечно. За долгие годы службы, как только ни называли старого рыцаря. Конечно, можно сказать, что он довольно-таки злой. Возможно, местами даже очень жестокий. Но разве сильный воин не должен быть именно таким? Мне самому никогда не хватало храбрости и на десятую долю того, что делал господин Ирчин. А он словно и не замечает преодолённых преград. Иногда мне вообще казалось, что для этого старого офицера и не существует преград вовсе, как будто он был героем древних мифов.
Отвлёкшись на размышления о господине Ирчине, я немного успокоился. Да и мерное покачивание постепенно вызывало дремоту, и местами моё сознание гасло. Сколько прошло времени с того момента, когда я в первый раз очнулся, понять никак не получалось. Но всё же постепенно зрение становилось всё лучше, и размытый образ перед глазами принял очертания полевого мага Леура Кретова, несущего за своей спиной мелкого Михаила Соятова. И судя по тяжёлому дыханию волшебника, двигаемся мы по пустоши уже довольно долгое время. Приступы неуправляемого страха и отчаяния из-за невозможности пошевелиться тоже постепенно становились всё слабее. Сердце уже не так бешено билось в моей груди от одной только мысли, что изменить эту ситуацию не представляется возможным. Но я находил успокоение в том, что если мой командир продолжает тащить меня, несмотря на усталость и, судя по кровавым следам, тяжёлые раны, то шансы на моё спасение всё ещё остаются. И по-другому просто не может быть.
Не знаю, сколько это могло продолжаться, но неожиданно я понял, что мои глаза могут двигаться, пусть не вся голова, но хоть что-то. Наконец-то удалось осмотреться, хоть и немного. Не скажу, что обзор стал значительно лучше, но сам факт очень сильно воодушевлял. Но радость моя не продлилась долго. Неожиданно Леур завалился на землю и начал биться в просто безумной истерике. Как оказалось, за нами следовала погоня, это стало ясно по разговору между старым рыцарем и полевым магом. От кого мы убегаем, было, в принципе, понятно. Это точно нежить, ведь это мёртвый мир, и живым здесь однозначно не место. Не зря я всегда ненавидел и очень опасался посещать подобные миры, ну не может быть в этих мирах склепах ничего хорошего! И нынешняя ситуация, которая была пусть и непонятна, но ничего доброго она явно не предвещала, ведь других солдат, не то что нашего отделения, но и вообще полка, я не видел.
Лично для меня даже блуждание по бесконечным лабиринтам жуков при свете вонючих и вечно чадящих масляных фонарей было куда большим удовольствием, чем эта гнетущая серость и неумолимая атмосфера обречённости и тлена, которая чувствуется здесь в каждом дуновении этого проклятого ветра. Да что там говорить, мир, вечно покрытый снегом, населённый безумными морозными обезьянами, и тот оставил после себя лучшие воспоминания.
Рассмотреть же количество преследователей мне не удавалось, даже
А вот спокойный господин Ирчин, видимо, имел совсем другое мнение на этот счёт. Не знаю, радоваться мне или расстраиваться, но противников я так и не увидел. Ну, если не считать размытое пятно в паре километров от нашей позиции на противоположном гребне холма.
Командир стрелял очень быстро, но при этом тетива лука срывалась с его пальцев аккуратно и без какой-либо нервной суеты, причём так обычно работают на стрельбище, никуда не спеша. Сразу по две стрелы возникали у него в руке, прямо из пространственного мешка, закреплённого на поясе. О такой технике стрельбы я никогда раньше не слышал и даже представить не мог, что подобным образом можно научиться стрелять в принципе, да и господин Ирчин раньше не демонстрировал такого никогда.
В один из моментов, всего на одно мгновение мне показалось, всего на одну секунду, что лук издавал еле различимую мелодию. А может, это мне всего лишь привиделось. Противник же тем временем так и не поднялся на вершину занятого нами холма. Потому как мой господин, как всегда, занял максимально выгодную диспозицию. Наверное, наш командир даже не замечает всех этих тонкостей ведения боя. Возможно, за долгие годы службы все эти мелочи превращаются в инстинкты. А для меня всё это становится понятно только как свершившийся факт, но заранее предусмотреть такие нюансы не удаётся. Вот и думай, либо преследователей было немного, и господин Ирчин с лёгкостью их расстрелял из своего огромного лука, либо их было очень много для одного стрелка, и наш командир снова совершил невозможное для обычного человека, ведь не зря же Леур Кретов перед боем бился на сером песке в приступе истерики.
Только единожды мне почудилось, что не может идти всё настолько гладко. Какой противник даст расстреливать себя безнаказанно столько времени напролёт? Неожиданно вспышка ослепила меня. Кажется, это был удар молнии. Спустя целую минуту мои глаза с трудом начали хоть что-то различать. Но, оказывается, господин Ирчин за это время даже не сдвинулся со своего места, продолжая стрелять со скоростью, с трудом различимой моим скудным восприятием. А вот всхлипы Леура говорили о том, что ему не так повезло, и какие-то раны или травмы он всё же получил от этого коварного удара противника. Но этого изнеженного и высокомерного мага мне было совершенно не жаль. Даже наоборот, его страдания вызывают в моей душе радость.
Стрелять из лука командир прекратил неожиданно. И словно бы на прогулку, медленно хромая, начал спускаться с холма. Сколько он отсутствовал, сказать сложно. Но Леур всё это время ещё продолжал всхлипывать и что-то тихо шептать, даже когда господин Ирчин вернулся, держа в одной руке усеянное стрелами тело мёртвого волшебника, видимо, из отряда нападавшей нежити. Понять, почему мой командир решил надругаться над трупом поверженного погонщика, я не мог. Но ни один мускул не дрогнул во мне, когда старый рыцарь хладнокровно разделывал вражеского мага, словно скот на забой. И тот факт, что немёртвый волшебник по-прежнему обладал плотью на костях, никак не менял моего отношения к действиям господина Ирчина. Чёрная кровь, хотя в этом мире всё было чёрным, будь он проклят, густыми каплями стекала с лезвия тяжёлого тесака, когда тело было порублено на несколько десятков отдельных частей. Запах гнилой крови вызывал дурноту, и ком подкатывал к горлу, стоило только носу почуять эту отвратительную вонь. Судя по характерным звукам, этот слабак Кретов у меня за спиной сейчас опустошал свой желудок, не выдержав происходящего перед его глазами, а может, его добил этот тошнотворный запах. И, сказать по правде, я был близок к тому же. Понять, для чего наш господин так жестоко обошёлся с телом врага, мне точно не дано. Ведь он частенько был жесток, но я ни разу не видел удовольствия на его лице от пролитой крови. И словно почувствовав мой взгляд, старый рыцарь посмотрел мне прямо в глаза.