Во власти мракобесия
Шрифт:
– Пап! Ты что?
– Против моего слова никто не мог пойти… Или мог ли? Кто хлопотал за тебя, сучонок?
– Пап!
– А-а-а… Чую, дерьмом у нас завоняло! – Машковс-кий буравил сына ненавидящим взглядом. – Менты к тебе подкатили? Обещали срок скостить, ежели отца родного продашь? Угадал?
– Ну ты… Да у тебя на старости крыша поехала… Чтобы я…
Григорий Модестович неожиданно взмахнул тростью и с силой опустил её на плечо сына.
– Продал, сопляк!
Степан вскрикнул, схватившись за ушибленное место, и отскочил, уворачиваясь от очередного
– Папа!
– Только вот не знаешь ты ничего про меня, нечего тебе рассказать про меня! – каким-то изменившимся голосом произнёс старик. – Тогда, получается… Коля, быстро ко мне!
Секретарь появился мгновенно.
– Коля, сколько, ты сказал, Степан торчит тут?
– Минут тридцать.
– Ты всё время возле него был или выходил?
– Нет, не всё время, – секретарь пожал плечами, – вы же не распоряжались…
– Так… Ладно… Этого, – Машковский грубо ткнул Степана тростью в грудь, – вышвырни за ворота. И чтобы больше тут не появлялся. Охране скажи – не пускать… Хотя нет, погоди, отведи его в мой кабинет, приставь пока к нему кого-нибудь из парней, чтобы мой дражайший сынуля не удрал. И вызови парней насчёт «жучков». – Он недобро улыбнулся и посмотрел на сына. – Есть у меня опасения, что за эти тридцать минут здесь могли чужие уши вырасти. Кажется, я раскусил, в чём секрет его внезапного освобождения.
При этих словах Степан напрягся всем телом, лицо осунулось…
– Папа…
– Заткнись, змеёныш! Сам покажешь, что куда поставил, или дождёмся технарей?
– Сам покажу… Папа, пожалуйста, прости…
Примерно через час в ворота вкатил чёрный «форд», из которого появился Артём Бугаев. Повертев головой, чтобы размять шею, он решительным шагом поднялся по ступеням и вошёл в дом.
– Добрый день, Григорий Модестович.
– Ничего доброго в сегодняшнем дне нет, – отозвался Машковский, не поднимаясь из кресла. – Погляди-ка на стол.
– Это что? – Бугаев увидел на столе несколько крохотных радиомикрофонов. – «Жучки»?
– Сообразительный ты. А вот угадай-ка, кто мне их так щедро натыкал?
– Понятия не имею.
– Сынуля мой, – выпучив глаза, прошипел Машковский. – Стёпушка ненаглядный… Сука бесхарактерная! Жопа продажная!
Бугаев поморщился, лицом показывая старику, что не следовало бы произносить таких слов при этих «игрушках». Взяв в руку тяжёлую бронзовую фигурку сидящего Будды, в ногах которого была устроена пепельница, он положил микрофоны на пол несколько раз ударил по ним изваянием великого Учителя.
– Так-то лучше, – улыбнулся Артём и вернул пепельницу на прежнее место. – Говорят, Будда знает, как успокоить нас.
Машковский закряхтел и попытался подняться, но, видимо, нервное перенапряжение давало себя знать, и он, не справившись с собой, опять плюхнулся в кресло.
– Думаешь, на кого он работает? На ментов! Да, да, на ментов! Родного отца продал! И ведь не за идею, не как Павлик Морозов! Просто обосрался, что срок схлопочет за то, что человека сшиб насмерть, вот и решил откупиться родным отцом.
– Где он сейчас?
– В моём кабинете. – Пальцы Машковского дробно
– Кого? Степана?
– Чтобы совсем не было.
– Григорий Модестович, я что-то не совсем понял… – Бугаев остановился прямо перед Машковским.
– Ты всё понял, – утомлённо ответил старик.
– Вы хотите, чтобы я Степана убрал?
– Сделай так, чтобы он никогда никого больше не побеспокоил. Хочу, чтобы на моём сыне не лежала печать предателя. Пусть уйдёт из жизни дешёвым пьяницей, но не человеком, который продал отца. Пусть уйдёт навсегда…
– Но ведь это ваш сын, – с сомнением проговорил Артём.
– Он меня продал. Разве сын может продать отца? И не пялься на меня, не пялься! Знаю, всё знаю, самому нелегко! Но прощать за такое я не намерен… Пусть сгинет… И поскорее. Как можно скорее… Только ты отсюда должен его спокойно вывезти, чтобы никаких подозрений не возникло. Думаю, за Степаном может быть «хвост». Да и за домом тоже могут наблюдать. Так что ты осторожно…
Бугаев задумался, походил по комнате туда-сюда и наконец достал из кармана мобильный телефон.
– Ладно. – Он набрал чей-то номер. – Алло! Груздь, привет. У меня срочное дело. Я сейчас с одним клиентом поеду… Надо, чтобы ты его встретил… Нет… Мой «форд» ты знаешь. Жди меня на Пушкинской. Помнишь, где кафе «Русские блины»? Пристройся сзади и езжай следом… Я высажу его у подъезда и сам выйду из машины, попрощаюсь с ним. Что? Ну обниму его, чтобы ты понял, кто тебе нужен. Может, потолкую с ним минуту-другую возле подъезда. А ты тем временем в этот подъезд войдёшь и будешь ждать внутри. Усёк? В остальном ты специалист получше меня. Работай наверняка. Всё… На Пушкинской я буду примерно через час…
Когда Артём посадил Степана в свой автомобиль, сын Григория Модестовича находился в подавленном состоянии.
– Ну что, допрыгался? Разозлил отца? – Бугаев старался говорить сочувственно. Ему было необходимо сделать так, чтобы Степан ничего не заподозрил.
– А что мне было делать? Менты прижали меня, выхода нет. За решётку кому охота?
– Да я не про «жучки». Я про твою безголовость, про дружков твоих, вечно гуляющих до потери пульса, про пьянки ваши безудержные. Ты же давно не пацан, а ведёшь себя как малолетка, который впервые до бутылки дорвался…
– Согласен, не умею вовремя остановиться.
– Лечиться надо от алкоголизма… А что до «жучков», то и тут можно было по-умному. Сделал бы всё, как менты требовали, а сам бы тихонько предупредил старика. Он бы понял… А так он на тебя шибко осерчал… Велел, чтобы тебя близко к воротам его хаты не подпускали.
– Артём, может, ты уладишь это как-нибудь? Может, задобришь отца?
– Смешной ты всё-таки. Я Модестовичу не ровня. Я только организую кое-какие дела, а чтобы спорить с ним – уволь. Я бы не пожелал такого врага никому. Злопамятный он, чересчур злопамятный. Так что ты уж как-нибудь сам с ним замывай свою вину… Вопрос не в этом.