Во все Имперские
Шрифт:
Ты вообще понимаешь, о чём это говорит? Пророчество начинает сбываться, нам всем буквально грозит смерть и…
— УСПОКОЙТЕСЬ, ГОСПОДА, — сказало Чудовище, впервые открыв рот, — БОРИС, ТАМ ШТОФ НА КАМИНЕ. ВЫПЕЙ. УСПОКОЙСЯ.
Лёдов последовал совету, в зале повисла тишина, было только слышно, как водка перетекает сначала в рюмку, а потом в горло тайного советника.
— ЧТО С ОСТАЛЬНЫМИ ПРЕТЕНДЕНТАМИ? — спросило Чудовище.
Ответил Псобчаков:
— Кхе — кхе… Думаю, никакой опасности. Малой в Петербурге, Михаил
Михаила никто на похороны, разумеется, не пустит. Его даже в Россию не пустят. А Малой… Я не думаю, что сейчас время думать о нём, Ваше Величество.
— Верно, — влез Лёдов, — Всё правильно. Сейчас время думать о государственном перевороте. Именно сейчас. Завтра после похорон уже будет поздно.
— Кхе — кхе… — прокашлялся Псобчаков, — Вам бы только переворачивать, Борис Николаевич, то стаканы с водярой, то государство…
— Ты бы лучше за своей внучкой последил, пёс, — мрачно ответил Лёдов, — Твоя ненаглядная Асюша, как мне докладывали, всё еще якшается с Огневичем. Громит вместе с ним в Царском лавки купцов, заподозренных в измене, в измене Павлу Павловичу, попрошу заметить… Тут в пору задаться вопросом, кому на самом деле служит клан Псобчаковых.
— Ну, молодежь всегда склонна к радикализму… — заступился за Псобчакова Медведянский.
— А ты б вообще молчал, — заткнул его Лёдов, — Твой племянничек по моей информации состоит в той же масонской ложе, что и Асюша с Огневичем. Так что твоя лояльность тоже под вопросом, Димон, под большим.
— Племянничек? — растерялся Медведянский, — Это который? У меня их по — моему двадцать, если не тридцать, это если считать внучатых…
— ПРЕКРАТИТЕ, — приказало Чудовище, — ВЫ НАШЛИ ЭТЭ — АА — НУИ?
— Нет, — мрачно признался Лёдов, — И у Охранки её тоже нет, как докладывают мои агенты. Дриада исчезла, просто растворилась.
— ПЛОХО, — сказало Чудовище, но тут же заспорило само с собой, — НЕТ, НЕ ПЛОХО. ПЛЕВАТЬ НА ДРИАДУ. МЫ НАЙДЕМ ДРУГУЮ. ДЛЯ КОРОНАЦИИ.
НО ВЕДЬ ДРУГАЯ НЕ СМОЖЕТ ДОКАЗАТЬ, ЧТО ПАВЕЛ ПАВЛОВИЧ — НЕ ТОТ, ЗА КОГО СЕБЯ ВЫДАЁТ.
ЭТО ВСЁ РАВНО. ПАВЛА ПАВЛОВИЧА НУЖНО УБИТЬ. КАК ГОВОРИТ ЛЁДОВ.
НЕТ, Я НЕ ПРОЛЬЮ КРОВЬ БРАТА.
ОН НАМ НЕ БРАТ.
НЕТ, ОН НАМ БРАТ. Я НЕ СОГЛАСЕН С ПЛАНОМ ЛЁДОВА.
А Я СОГЛАСЕН.
НЕТ-НЕТ. ПЕРЕВОРОТА НЕ БУДЕТ.
Тайные советники терпеливо ждали, когда Чудовище закончит.
Наконец оно замолчало, на полминуты повисла тишина.
— ЧТО С ПРИНЦЕССАМИ? — спросило Чудовище, прервав молчание.
— Всё по плану покойного Государя, — пожал плечами Лёдов, — Стоит ли вообще сейчас говорить об этом? Решайте судьбу России, Ваше Величество.
— ДА, ВЫ ПРАВЫ, — ответило Чудовище, — Я РЕШИЛ. ПЕРЕВОРОТА НЕ БУДЕТ. СЕГОДНЯ Я ПОКАЖУСЬ НА ПУБЛИКЕ. Я ЛИЧНО БУДУ НА ПОХОРОНАХ.
— Ох, стоит ли…? — засомневался Медведянский.
— СТОИТ.
Князь Глубина был не один, вслед за ним спешили мои холопы — Дрочило и Алёнка.
Тот факт, что оба крепостных живы, обрадовал меня чуть ли не больше, чем удачное завершение боя с масонами.
Дрочило выглядел жутко, вся его одежда сгорела дотла или рассыпалась в пепел. На месте страшных ожогов, которыми холоп был покрыт с головы до пят, быстро регенерировала свежая, еще розовая плоть.
Новой одеждой Дрочило не обзавелся, так что вышагивал по скверу он почти что голым, разве что местами был прикрыт нагаром, оставшимся после того, как его подожгли. Между ног у Дрочили раскачивалось его достоинство, которому бы позавидовал любой бык — осеменитель.
Я подумал, что надо бы, пожалуй, найти Дрочиле бабу. Не вечно же ему ходить в Дрочилах.
Князь Глубина был одет чуть пристойнее Дрочилы — на князе были очки, панталоны, ботинки и накинутое прямо на голое тело пальто. Тщедушная и впалая грудь Глубины поросла густым черным волосом.
Князь Глубина подошёл ближе и осмотрелся, а потом поклонился блондинке — масону:
— Княгиня Псобчакова. Прощу простить мой внешний вид, меня подняли прямо с постели. Не желаете ли вызвать скорую? Мне кажется, вашим товарищам она сейчас не помешала бы.
Блондинка нервно сглотнула, торопливо кивнула и полезла за смартфоном.
Глубина подошёл к стонавшему и распростёртому на земле Огневичу и вырвал у того из живота вогнанный мною меч. Огневич взвизгнул.
— А что поделать, князь. Больно, понимаю, — развёл руками Глубина и отшвырнул меч в кусты.
Вспоротый живот Огневича стал заживать и регенерировать прямо на глазах, кровотечение остановилось.
— Памятник придется восстановить за ваш счет, княгиня, — вздохнул Глубина, снова обращаясь к блондинке, которая уже вызвала скорую, — Вот скажите честно, вам не надоело? Каждый год курочите несчастного Александра Сергеевича, в прошлом году даже дважды разломали.
— В прошлом году это не я была, — обиделась Псобчакова, — Я вообще первокурсница, я только вчера приехала в Царское, а памятник Оживлялов оживил…
— Возможно, Ваше Высочество, — вздохнул Глубина, — Но не буду же я, право слово, ходить по всему парку и собирать по нему ошметки ваших друзей, чтобы узнать их фамилии. Нет, за памятник заплатите вы. Ну, или я вышлю счет вашему батюшке. Сами решайте.
— Вы можете выслать счёт и Огневичу, — надулась Псобчакова, — Вон он валяется. Вы у него только что меч из пуза вытащили.
— Кому? — удивился Глубина, — Огневичу? Сыну нашего дорогого директора Лицея и моего работодателя? Да вы с ума сошли! Запомните, барышня, никакого Огневича тут не было. По крайней мере, я точно никаких Огневичей не видел.