ВОЦЕХОВЛЕННЫЙ
Шрифт:
– Могу предположить, что китайская делегация заинтересуется, какие изделия из сплава изготавливают, наблюдается ли на европейском рынке спрос и как обстоят дела с конкуренцией. Какую экономическую выгоду можно извлечь и какую максимальную производительность способен выдать объект. Ах да, и как налажено транспортное сообщение от мест добычи и до точек сбыта. Возможно ли, например, судоходство по реке прямо до объекта и какой предельный тоннаж, – накидывал Куба.
– Якуб, так не пойдет! Не надо говорить, лишь бы сказать. Всё это неприменимо к объекту, – отчитал его пан Берж. – Тебе же известны наши взгляды: мы продаем не тонны металла, а причастность к лучшему в мире производству.
– Полностью согласен, – прохрипел Феликс. – Если я начну говорить, то закашляюсь. Мне лучше молчать.
– Якуб, прошу посерьезнее. Что могут спросить о технологиях? – продолжал бить в ту же точку пан Берж.
– Опробованы ли? Когда инвестор сможет вернуть средства? Налажено ли производство оборудования или потребуется завозить? Обучены ли местные специалисты? – пытался угодить Куба.
– Опять всё в кучу! – негодовал шеф. – Конечно, не опробованы, мы же пионеры. Что-то налажено, но, разумеется, не всё. Мы говорим о лучших практиках, а не о квашеной капусте. Тебе, Якуб, ничего нельзя доверить. Я сам подготовлю визит.
Если некогда светлый ум провозглашал, что «руководить – это значит не мешать хорошим людям работать», то здесь господствовали законы животного мира: на то и щука в реке, чтобы карась не дремал. Куба сидел поникший и обиженный, но вслух не протестовал. Получать ему не впервой, и свой (очевидно, рабочий) способ реагировать у него уже выработался.
– Какие предложения по соглашению? – запустил пан Берж вопрос в аудиторию.
– Позвольте? – предсказуемо вызвался отличник Куба.
– Попробуй, – снизошел директор.
– Землю полностью передаем инвестору: иностранцам положены налоговые преференции. Если требуется снестись с местными властями, то инвестора представляем мы. Стратегические решения будем принимать консенсусом, а операционное управление и привлечение подрядных организаций оставим за собой, – складно изложил Куба.
– Что скажет землемер? – огорошил пан Берж.
– Я не так погружен в суть предмета, – еле выговорил Войцех. – Никогда не сталкивался на практике… могу рассуждать лишь гипотетически…не претендую, чтобы мое мнение…
– Ну же, не тушуйтесь. Ближе к делу! – покровительственно требовал пан Берж.
Принести пользу, разумеется, влекло. Однако без наставника, без товарищей-артельщиков, таких же землемеров, только опытнее, искушеннее, Войцех обнаружил себя одноногим, одноруким, одноглазым и с одним работающим полушарием. Без достаточной опоры колыхало от любого сквозняка: заговорит Куба – кажется, что прав он. Возразит пан Берж – Войцех соглашается уже с ним. Скудость собственных возможностей и прикладных мыслей заставляла прилепиться к более приспособленному и подгребать в указанном направлении. Хотя по сердцу ему был ближе Куба, Войцех как образцовое социальное животное, да еще и с опытом проживания в автократии, пристроил свою дезориентацию на службу шефу.
– Полагаю, что если передать землю во владение инвестору… – Войцех поймал вызов во взгляде Кубы, который не подозревал о мыслительных способностях приятеля, тем более направленных против него.
– Не смотрите на Якуба, он должен научиться воспринимать критику. Для этого мы здесь и собрались, – начинал кипятиться пан Берж.
– …то
– Каково? – обратился пан Берж к Кубе. – Смотри, Якуб, скоро тебя подвинут. В отношении земли твое предложение разбито, а если бы Феликс мог говорить, то обязательно поправил бы тебя по части строительства.
Феликс кивнул и страдальчески отпил еще чаю. Войцех совестно, что влез поперек и усугубил недовольство шефа, взглянул на Кубу. Приятель по-прежнему казался ему образцом, если забыть о санитарно-гигиенической обстановке в квартире. Войцех чувствовал себя новорожденным, который без злого умысла, а лишь фактом своего появления низвел старшего до роли нелюбимого ребенка в семье. И если Куба родом из такого детства, то это лишь вопрос времени, когда он отчается заслужить похвалу и возьмется изводить соперника. Однако и торжество Войцеху сложно было скрыть: первое же совещание – и сразу с руководством, причем не статистом, а с двумя строчками текста. В театре еще надо дослужиться, чтобы получить бессмертную реплику: «Нет повести печальнее на свете…». А его с порога допустили в святая святых – на диванную группу пана Бержа.
Правда, успех мог и не повториться: если рассуждения опального Кубы основаны на логике и политэкономии, а потому легко запоминаются, пересказываются и развиваются, то взгляд шефа был совсем особенным, так что предстояло поднатореть в угадывании его мыслей. «Мы продаем не тонны металла, а причастность к лучшему в мире производству», – зарубил себе Войцех, чтобы вникнуть на досуге. Формула завораживала и на первый взгляд открывала одну за другой двери ценообразования, привлечения и реализации, пока не упиралась в тупиковые цепочки поставок и отсутствие реальной продукции. Требовалось разобраться основательнее. Пан Берж не мог говорить глупостей.
– Якуб, надеюсь, тебе достанет рассудительности не обижаться на мои слова, – подбадривал директор, снова перетягивая Войцеховы симпатии на свою сторону. – Я многого от тебя жду, так что и спрос с тебя без поблажек. Если бы я считал, что ты ни на что не способен, то вовсе не требовал бы. А так говорю с расчетом, чтобы тебя взбодрить, раззадорить. Дорабатывай и соберешь нас, – снялся пан Берж с султанской софы о резных ножках и закрыл заседание.
Феликс, оправдывая свое прозвище, испарился первым. За ним вдогонку припустил Куба. До Войцеха долетело лишь обрывочное: «Мы же это обсуждали! Ты обещал меня поддержать!» Стало обидно за Кубу, что все тумаки ему, а Феликс, отмалчиваясь, сходит за умного. Не исключено еще, что начальник строительства сам наставил Кубу говорить именно так, но стоило пану Бержу выказать неодобрение, и вот уже Феликс от Кубы открестился. Быть может, кашель он и вовсе выдумал, чтобы не только не подставиться, но и цену себе набить: вот, посмотрите, какое самопожертвование и преданность делу, что участвую в разрешении стратегических вопросов даже тяжело больным.
Войцех презирал, когда так юлят и двурушничают. Хотя сам разве лучше, если Кубу своим дилетантским мнением добил? А можно ли было по-другому? Человеку ведь не так много остается: либо полагаться на правила, либо следовать внутренней этике, либо угождать вседержителю, либо быть даже не флюгером (тот хотя бы закреплен на оси и вертится в одном измерении), а вовсе отрицать оси, стороны света и при необходимости законы физики. Войцех костюмчиком конъюнктурщика прежде брезговал, но отчего бы не взять напрокат по случаю. Случай же представился незамедлительно.