Водоворот

Беляев Всеволод

Но к этому времени душа Кондрата уже покрылась коркой, и он только усмехался, слушая её. Потом сказал:

– Что ты орёшь, дура? Без тебя разберусь, как мне жить. Не тебе одной детей кормить надо. И что мне за дело до твоих детей? Сама об них думай. А пока доставай кошель без крика. Бог велел делиться!

После того, как однажды нарвались на вооружённую охрану и еле унесли ноги, Рябой всерьёз задумался о расширении своего предприятия, о том, что людей надобно больше.

Тогда-то и появился Васька. Он был ещё младше Кондрата,

но шустрый, сообразительный и без каких-либо душевных сомнений, что было особенно ценно.

Вели себя осторожно и осмотрительно. Всё время меняли места, на рожон не лезли, предпочитали одиноких торговцев без охраны. Раз им удалось ограбить целый обоз, и барыш был тогда огромный. Но и риск был велик: уж больно малочисленной была шайка.

Кондрат не знал, куда девать деньги. Он приоделся, ходил теперь в сапогах. Думал: вот ещё немного, и съезжу к тяте, удивлю его. А потом опять погружался в сомнения. Что он скажет, что расскажет отцу? Как объяснит ему источник своего богатства? Таких денег, которые у него теперь были, в их Скитах отродясь не видали. Даже если бы всей деревней скинулись и достали все свои сбережения. И Кондрат не спешил, откладывал поездку.

Хвост и Васька, сколь ни увещевал Рябой, постепенно теряли осторожность. Ходили по кабакам, сорили там деньгами. Ходили к девкам и трещали языками, хвалились.

Хвост частенько устраивал грызню, выгадывая себе получше да побольше. Сначала с Кондратом. Потом с Васькой. А Васька быстро перенял у него эту манеру, тоже всегда пытался оторвать себе лишний кусок. Только авторитет Рябого удерживал Ваську и Хвоста от поножовщины.

Рябой запрещал отбирать личные вещи. Но Хвост втайне от него снял с какого-то купца серебряные часы с цепочкой. Потом обзавёлся жилеткой и щеголял этими часами, когда Рябого не было рядом. Считал, что так выглядит солиднее, что становится неотразимым для дам. Перед барышнями старался выпятить живот, которого у него не было, чтобы цепочку было лучше видно.

Тащили с собой к девкам и Кондрата, и однажды тот сдался на уговоры и пошёл. А через минуту, как увидел всю эту срамотень, уже бежал прочь очертя голову. Забился в свою, ставшую родной, ночлежку и там переживал увиденное. Девок иначе, как бесовским отродьем, про себя не называл.

В ночлежке-то и бабы тоже жили, и там дела всякие делались. Но не так открыто. Бабы и мужики жили порознь, за порядком как-никак следили.

Рябой существовал отдельно от остальной компании. Где он жил и что делал – никто не знал. Вдруг появлялся и сообщал, что предстоит дело. А когда дело было сделано и барыши поделены, снова куда-то исчезал. Кондрат даже не знал его настоящего имени. Но доверял ему, поскольку с деньгами он никогда не обманывал.

Однажды Рябой нашёл Кондрата, и тот решил, что предстоит очередное дело. Настроение, правда, было такое, что никакого дела не хотелось. Муторно как-то было на душе.

Кондрат хмуро смотрел мимо Рябого.

– Уходить надо, – сказал ему Рябой.

– Куда уходить? – не понял Кондрат.

Он уже свыкся с тем, что он делает, со своим образом жизни, и не думал о том, что

всё очень быстро может закончится.

– Хвост попался, – сказал Рябой. – Уходи из города как можно быстрее. И неприметно. Затаись где-нибудь и сиди. Да бороду сбрей!

Рябой встал, вздохнул и добавил:

– Как знать, может и не увидимся уже.

И ушёл, оставив Кондрата в замешательстве.

День клонился к вечеру. Никакого желания проводить ночь под открытым небом не было. Кондрат решил переночевать и с утра пораньше оставить насиженное место. Раз выдалась такая оказия, можно было отбросить все сомнения и навестить отца.

Он собрал пожитки и в полной готовности лёг спать. А ночью полиция устроила облаву на ночлежку.

Кондрат вскочил, спросонья не понимая, что происходит. Все вокруг повскакали, одевались, доставали документы, у кого они были. У Кондрата документы были, но встречаться с полицией он совсем не хотел. Может быть и облава-то была устроена специально ради него. Крови они много попортили всякому торговому люду. И голова у полицейского начальства из-за них наверняка сильно болела.

На счастье, полиция орудовала вовсю этажом ниже, до третьего, где ночевал Кондрат, не успели добраться. И, понимая, что, может быть, идут последние минуты его свободной жизни, он открыл окно, схватил собранный с вечера мешок и выпрыгнул на крышу дровяного сарая на заднем дворе. С крыши сарая, чуть не переломав себе ноги, спрыгнул на землю. И дал дёру. Слышал за спиной крики и свистки, и бежал ещё быстрее. Сигал через заборы, пробирался дворами и узкими проходами. Сам не понимая как это получилось, выбрался на Семёновскую дорогу. И заспешил по ней подальше от города.

Светало. На дороге было пусто, и Кондрата теперь со всех сторон было хорошо видно. Надо было торопиться. Но Кондрат бежать больше не мог. От пережитого, а, может, от неловкого прыжка, его мутило. Подгоняя себя, но на деле двигаясь всё медленнее, он добрался до того места, где впервые сидели с Рябым в засаде. Оглянулся и увидел вдали конный разъезд. Бросился с дороги, заполз в кусты, обросшие крапивой, и там затаился. Слышал, как проскакали мимо. Лежал и тяжело дышал. От погони Кондрата бросило в жар, его трясло и он удивлялся сам себе: никогда бы не подумал, что опасность может его настолько лишить сил, и что он может вот так трястись от страха.

Пока ждал, чтобы разъезд скрылся из вида, думал о том, как хорошо было в старину: народу было мало, надзора – никакого. Вышел за город, и вот она, свобода. А теперь что? На каждой версте кто-нибудь болтается. По дороге каждый час ездят. В любом мало-мальском городке есть полиция, по деревням – сотские…

Когда стук копыт стих, он осторожно выбрался из своего укрытия, озираясь, вышел на дорогу и пошёл по ней, всё время поглядывая назад. Ближайшее село на пути обошёл по полям. Местные, при случае, рады будут услужить и охотно расскажут, когда и куда он проходил. А то и сами задержать могут.

Потом он опять вышел на дорогу, на которой уже началось движение. От всех встречных и попутных старался держаться подальше.

Конец ознакомительного фрагмента.