Воды любви (сборник)

Лорченков Владимир Владимирович

– Изимбеков… сука! – крикнула она.

– Наркоман гребанный! – крикнула.

– Ты же нашего… да ты же «звезду» российского кино… – крикнула она.

– Самого Костю Хабенского… – кричала она.

– Да ты утопил! – кричала она.

– По-настоящему!!! – крикнула она.

Бросила группа к проруби. Да поздно. Непроницаемо чернела вода Баренцева моря…

…Адмирал не сразу поэтому заметил рыбу, которая к нему подплыла. Все-таки на глубине ста метров очень темно, да и погодные условия в Заполярье… Рыба светилась зеленоватым.

– C’est ca, мон адмираль, – сказала она.

– Мы тут все на глубине светимся, – сказала она.

– Захочешь жить, не так раскорячишься, – сказала она.

Вздохнула. Поплавала вокруг,

задевая хвостом щеку Адмирала.

– А сейчас, – сказала рыба.

– Я почитаю вам свои стихи, – сказала она.

ты морячка я судак

ты рыбачка я ишак

ты в воде а я на суше

ты никак и я никак…

– Нет, – сказала она, подумав.

– Я, впрочем, другое хотела почитать, а это с корабля навеяло, – сказала она.

– Водные экскурсии к достопримечательностям Крыма, – сказала она голосом экскурсовода, проводящего морские экскурсии к достопримечательностям Крыма.

– Скажем, лучше вот это… – сказала она.

Закрыла глаза, стала декламировать:

Мамалыга лыга лыга Мама лыга лыга мама Мамалыга мамалыга лыга лыга мама мама лыга мама мама лыга лыга лыгамама лыга лыга мама мама лыга лыгы ма ма лыга лыга лыгалыга мамалыга мамалыга мамалыга ла малыга…

Откашлялась. Спросила:

– Ну как вам? – сказала она.

– Это мне наживкой навеяло, – сказала она.

– Мужики постоянно на мамалыгу пытаются поймать, – сказала она.

– На подсосе… – сказала он.

– Неплохие стихи, – сказал Адмирал.

– По крайней мере, только мне читали другие и гораздо хуже, – сказал он.

Помолчали.

– Скажите, а вы правда киноактер Хабенский? – спросила рыба.

– Ну… да… в смысле да, был, – ответил Адмирал.

– Слушайте, этот ваш мусор в «Улице разбитых фонарей», – сказала рыба.

– Казанова мля… – сказала она.

– Ну полный улет, – сказала она.

– Вы уж простите за мат… – сказала она.

– Дичаю, – сказала она.

– Гм… – сказал Адмирал.

– Не моги бы вы развязать мне руки? – спросил Адмирал..

– Конечно, – сказала рыба.

Пристроилась сзади, принялась обсасывать веревку жесткими губами. Когда Адмирал освободился, то сказал:

– Благодарю, – сказал он.

– А сейчас не могли бы Вы показать где верх, а где низ… – сказал он.

– А вы уверены, что не хотите остаться, – сказала рыба.

– Ну… – сказал Адмирал.

– Все дело в том, что я…. – сказал он.

– В общем я Вас обманул, – сказал он.

– Я не актер Хабенский, я Адмирал, – сказал он.

– Тот самый? – сказала рыба, помолчав.

– Тот самый, – сказал Адмирал.

Встал, отряхнул штаны. Достал из-за спины треуголку. Сказал цеременно:

– Адмирал Трех Морей дон Христофор Колумб, – сказал он.

– Очень приятно, – сказала рыба.

Полетала еще немного вокруг Адмирала, а потом сложила крылья и бросилась в воду. Адмирал вздохнул. Никогда, никогда он не видал летающих рыб. Путешествие обещало быть заманчивым. С бочки на мачте крикнули.

– Земля, земля!!!

…перед кораблями, грациозно покачиваясь, всплыла неторопливая туша Кубы.

Папахи на бровях

– А теперь, – сказал Иван Васильевич Чапаев.

– Я почитаю вам свои стихи, – сказал он.

Встал, надвинул папаху на лоб так, чтоб сросшихся, как бабочка, бровей коснулась, и, – поглядывая с пригорка на Днестр, – откашлялся. Ребята, – вся бригада чапаевская, –

в ногах у командира легендарного сидевшие, слушали внимательно. Кто травинку задумчиво кусал, кто – руки за голову закинув, – в небо глядел. Анна Леопольдовна, медсестра отряда, чистила меланхолично пулемет «Максим» бельгийской сборки, да натирала лошадиную упряжь. Баба, она и есть баба, подумал Иван Васильевич – вот – вот белые погоней дойдут и порубают нас тут всех, а ей лишь бы пол помыть да манду протереть. На то она и баба, подумал. В лицо ветер ударил привольный – с правого берега Бессарабии. Поднял бурку комдива, отчего тот стал похож на диковинную птицу с черными крылами, бьющими вразнобой. Отряд молчал. Комдив сказал:

в тот день, когда на крыше дома взорвались огни диковинным и жарким фейерверком мы были с Вами, Анна, не одни и пусть я щерился на вас берсерком пускай валил Вас с ног одним ударом кряхтя, потея, применяя жим, французский увы, мы с Вами больше не лежим в том закутке, где накидали сена для лошадей моих бойцы. они унылы. голодны, потасканы и звезды не отражаются в глазах увы и ах наш айсберг потерпел крушенье нашедши в атлантических пустынных областях Титаник свой под флагом белым запустенья и знаете, сейчас, на палубе залитой в мгновение все всепоглощающей волной я Вам хочу сказать лишь – силуэты стерты, мы – забыты так дай присунуть с тобой, в тебе и под тобой мы поплывем неведомой медузой: телесный цвет, конечностей четыре, две спины… дорогу нам уступят ламантины и бронированный лангуст укажет путь миграции — туда, где все дельфины, киты и котики бросают мяч блестящими носами. о, как они игривы. вери вери мач туда, где плещутся белесыми телами нарвалы, кашалоты и киты и ты, и ты, и ты, тытытытытыты и твои ляжки, белые, как у коровы конечно, я о стеллеровой, ты богиня антлантического региона. сама подскажешь что и как, куда войти и где прибиться волной приливной, закачавшись у камней и сладостным оргазмом мамифьеров — так кличут млекопитающих французы, — взорвемся, словно два фонтана из кита о, две твоих груди. ну, что за красота. ну, а еще пещеры страсти, глубокий грот, где воздуха осталось для меня немножко, о совсем чуть-чуть буквально децл…

…Иван Васильевич отошел на свое место. Сел. Снял с головы папаху, не чувствуя ветра – так горело лицо. Смущенно не поднимал глаз от костра. Сказал:

– Ну как, робя? – сказал он.

– Недурно, – сказал Фурманов.

– Недурно? – сказал Чапай, сатанея.

– Тебя интеллигентишка, мне прислали жилы вынимать? – сказал он.

– Ты как товарищ скажи! – рубанул он.

– Хорошо али как? – сказал он.