Воды любви (сборник)
Шрифт:
– Идем… – сказала она.
Повела мальчика к густым колючим кустарникам. Прорвалась сквозь них, отклоняя ветви от лица. и с удовольствием слыша, как они стегают по лицу пацана, руку которого Наталья Ивановна не отпускала. Не чувствуя больше перед собой кустов, раскрыла глаза. Поморгала. Торжествующе толкнула перед собой мальчика. Нырнула в кусты. Пошуршав, исчезла.
…Володя, привыкая к яркому свету, боялся сделать шаг вперед. Постепенно свет померк, и все прояснилось, прорисовалось – четко, как на
Он стоял на маленькой площаки у пропасти. Над горой собиралась гроза. Шум стоял неимоверный. В кольце черных туч торчал столбом стриптизерши столп света. Вокруг него стриптизершами кружилась пыль. Все это – и столб и стриптизерш – Володя издалека видел в конце гостиничного коридора, где располагался «видеосалон», а гостиница была та в Архангельске, куда мальчик приезжал на соревнования по плаванию, выигрывать титул чемпиона северо-западной зоны РСФСР по плаванию среди юни… Бамц!
Зло трещали молнии. Негодовала природа.
С удивлением Володя увидел, что на груди его отблескивает молниями золотое шитье. На мальчике алел мундир – коротенькая курточка, отороченная мехом, с высоким воротником, тоже с мехом… Володя в недоумении глянул на грудь. Пуговицы ручьями серебра стекали вниз. Курточка свалилась на левое плечо. В поднятой вверх правой руке Володя, неожиданно для себя, сжимал пистолет. Ствол дымился, разряженный.
– Майор, ваш выстрел! – крикнули за спиной мальчика куда-то.
– У вас на него – минута! – крикнули еще.
На другом конце площадки прорисовалась фигурка, которую мальчик издалека сначала принял за одинокую сосну. Но то был человек в черкесском костюме, папахе… и человек целил в мальчика. Володя удивился, открыл было рот, что-то сказать, но выстрел прогремел, а с ним и гроза. И воды небесные обрушились на Землю, догоняя Володю, упавшего от удара пули с края площадки в пропасть, и до дна ущелья долетели они одновременно: он и первые капли ливня.
…я пришел в себя утром, в больнице.
Слишком слабый, чтобы говорить, я узнал из разговоров врачей и медсестер, хлопающих дверьми в коридорах, что упал с кресла в фуникулере и был без сознания три дня. К счастью, упал на верхушку ели, которая смягчила падение. Даже ни одного перелома не нашли. На меня приходили посмотреть практиканты и профессора. Одно лишь легкое сотрясение, и то – предположительно. Хоть сейчас выписывай. Но врачи, неуверенные в силе сотрясения мозга, подстраховались и оставили меня в палате еще на день. Я не чувствовал боли, головокружений или чего-то в этом роде. Просто лежал, не в силах поднять даже палец. Врач сказал, это результат стресса: организм отдал все силы, когда я группировался, упав. Вот что значат занятия спортом, сказал врач. Практиканты покивали и ушли. Да. В качестве местной достопримечательности я даже удостоился отдельной палаты. На стуле у
К вечеру ушла и мать, потому что на туристической базе не с кем было оставить брата. Я на прощание успокоил ее улыбкой, и снова уснул.
Проснулся в полночь, от странного безмолвного пения и полоски серебрянного света, упавшего в окно. Месяц и арфа Эола, понял я. Дверь тихонько раскрылась. Вместо практиканта или медсестры, в палату зашел грустный мужчина. Одетый в тот же самый мундир, какой был на мне на горе, с которой я упал. Только на его мундире чернела еще и дыра на груди. Мужчина сел на краешек моей кровати и улыбнулся. Приложил правую руку себе к груди. Я увидел, что дыру и в руке и понял, что он поднял ее непроизвольно – защититься, когда в него выстрелили. Мужчина попросил меня сесть. Он не говорил, но я понял просьбу. Сел.
Он взял меня за подбородок левой рукой, и сильно сжал. Пальцами правой, окровавленной, – поэтому получилось не сразу, скользили – ухватил меня за язык. Рванул.
Швырнул мой никчемный, пустой язык, в окно.
Когда я, мыча от боли и орошая кровью простыни, схватился за лицо, он вырвал язык уже себе и, – нажатием пальцев вновь заставив меня раскрыть рот, – вложил его мне в уста. Посидел немножко.
Потом встал, и вышел по дорожке в окно.
Кровь перестала течь, и я встал. Странно, но я чувствовал теперь вкус воздуха. Он был горьковатым, словно дым, который поднимается от Молдавии осенью, когда страна жжет палую листву. Еще я почувствовал привкус, почему-то, опилок. Воздух задрожал – и я понял, что теперь чувствую его, словно купальщик – воду.
Во рту появился привкус вина. Это снова заиграл на арфе древний Эол. Он играл для богов и ждал певца.
И я, наконец, запел.
…. Проснувшись, почувствовал себя прекрасно, как будто и не падал. Еще раз поразив врачей, позавтракал и попросился на выписку. Умываясь, глянул в зеркало на раздваивающийся язык, и понял, что все случившееся ночью не сон. Пришла мать. Собираясь, я почувствовал еще в груди жжение, будто из-за тлеющего угля. Решил, что это последствие травмы и когда-нибудь пройдет.
Я ошибся.
Маэстро макабрического стеба
– Дамы и господа! – сказал зазывала.
– Весь вечер на арене! – сказал он.
– Спешите видеть! – сказал он.
– Маэстро макабрического стеба! – сказал он.
– Певец балканской мультикультурности! – сказал он.
– Сверхчеловек и мачо, – сказал он.
– Невероятный и удивительный, прекрасный и обворожительный! – сказал он.
– Доктор Л-о-о-о-о-о-о-о-о-о-о-о-ринк-о-о-о-о-ов! – сказал он.