Военкор
Шрифт:
Сева надел майку и попрощался со мной.
— Даже чаю не попьёте? — сказал я.
— Нет, невозможно. Но вы всё не выпейте. Потом посидим и отметим, — улыбнулся Казанов, пропуская всех на выход из квартиры.
Дверь захлопнулась, и я остался один.
Телевизор всё ещё показывал очередную серию «Далласа», но силы меня уже покидали. Стоило остаться одному, как я завалился на кровать.
Скрип пружин, пыль, запах пота, пороха и дороги… всё вперемешку. Глаза слипались, но, стоило мне закрыть их, как зазвонил
Я взял трубку, не вставая.
— Карелин? Это Москва. Срочно! Нужен материал! — надрывался в трубку редактор. — Задание сверху!
— Какое? — уточнил я, давя зевок.
— По лагерям беженцев! Ты у нас на войне или в отпуске? Чего ты там дрыхнешь? Срочно!
Я сел, сдерживая раздражение.
— Слушай, я тут не в бассейне плаваю, — ответил я. — Только из-под обстрела вылез. И утром трупы под ногами перешагивал, если интересно. Дай сутки. Сделаю тебе материал.
В трубке повисло молчание. Потом голос стал чуть мягче, но настойчивее:
— Понял. Сутки у тебя есть. Не подведи, Лёша.
Я повесил трубку, перевернулся набок и уснул.
Выспаться не получилось. Утром кто-то решил устроить гонки на мопедах под окнами.
Несколько минут полежав и посмотрев на вентилятор под потолком, я поднялся и подошёл к окну. В голове мелькнула фраза: «по лагерям беженцев».
Нужен материал не по линии фронта, за что редакция выступала ещё вчера. Именно лагеря.
— Какой конкретно лагерь? — пробормотал я в пустоту.
Ответ пришёл сам собой. Можно совместить два дела — поехать в Южный Ливан и поснимать рядом с границей. Например, в лагерь Бурдж-эль-Шемали.
Я выдохнул и машинально потянулся к сумке с аппаратурой. Видимо, пора снова в путь.
Попасть в лагеря палестинских беженцев без контакта с Организацией Освобождения Палестины было крайне проблематично. Меня там без провожатого или рекомендации просто не подпустят. Ни к детям, ни к кухням, ни тем более к командирам.
Нужно было выйти на кого-то из ООП. И быстро.
После короткого душа и смены одежды я уже через час стоял у штаба «Подразделения 17» Организации Освобождения Палестины.
Здание располагалось в Западном Бейруте, где в начале 1980-х годов находились многие политические офисы ООП. Улицы были перегорожены бетонными блоками, а на крышах соседних домов дежурили вооружённые бойцы. Вход охранялся тщательно. Я прошёл проверку документов, обыск, и только после этого меня впустили внутрь.
Внутри царила атмосфера напряжённой работы. Трезвонили телефоны, по коридорам сновали люди в военной форме и гражданской одежде. Я подошёл к стойке регистрации и представился.
— Алексей Карелин, корреспондент из Москвы. Получил задание от редакции подготовить материал о лагерях палестинских беженцев. Советский народ хочет знать, как живут палестинцы в этих условиях.
Секретарь, молодой человек в военной
— Мы вам рады, но сейчас не лучшее время для визитов.
— Понимаю, но именно сейчас важно показать миру, что происходит, — я не отступал.
После короткого совещания мне назначили сопровождающего — молодого бойца по имени Хадиф. Он был из того самого лагеря, в который я и запросил доступ. Хадиф хорошо знал местность в районе городской агломерации Тира, где и находился Бурдж-эль-Шемали. А также людей, проживающих там.
Как только мы обменялись рукопожатиями, он объяснил, что без его помощи попасть в лагерь практически невозможно.
— Без представителя ООП вас туда попросту не пустят. Это слишком опасно. Но поеду с вами. Так будет правильно. У меня есть пропуск, меня там знают. И потом… — он вдруг улыбнулся, чуть смягчившись. — Я люблю Советский Союз. Мой брат учился в Харькове. Говорит, это были лучшие годы. Мы с ним до сих пор по-русски переписываемся.
Приятно было слышать такие слова от людей.
— Спасибо, Хадиф, — сказал я.
Он просто кивнул, словно помощь была делом обыденным, не требующим благодарностей.
Мы договорились встретиться на следующий день утром, чтобы отправиться в лагерь и начать работу над материалом.
Остаток дня я без просвета продрых — усталость, наконец дала о себе знать.
Утром Хадиф подъехал в назначенное время к моему дому. Когда я вышел, он сидел за рулём в светлой рубашке с закатанными рукавами, и, заметив меня, вскинул руку. Я сел рядом, и мы выехали в сторону лагеря.
На шнурке под зеркалом покачивался металлический значок — профиль Ленина в красном круге. Из тех, что в Союзе вручали за отличную учёбу.
— Я действительно люблю вашу страну, — заметил Хадиф, уловив мой взгляд. — Брат тебе привет, кстати, передавал.
Дальше мы ехали молча, каждый в своих мыслях.
Бурдж-эль-Шемали — второй по численности из лагерей палестинских беженцев, к 1984 году он стал плотным, перегруженным районом с самодельной архитектурой.
— Здесь есть пять неофициальных входов: бывшие деревенские улочки, забаррикадированные цементными блоками, через которые могут пройти пешеходы, но не машины, — объяснил Хадиф, когда мы въехали на окраину Тира.
Через несколько минут мы остановились на блокпосту.
— Мир вам! — поздоровался с нами боец у бетонного блока. Он стоял, привалившись плечом к мешкам с песком, автомат висел на груди, ладонь лежала на ремне. Заметив Хадифа, он сразу оживился.
Хадиф притормозил и опустил окно. Они обменялись парой коротких фраз на арабском — сдержанно, по-военному. Хадиф повернулся в мою сторону и гордо сказал:
— Советский Союз!
Боец широко улыбнулся, вытянулся и… отдал честь. По-своему, не по уставу, но искренне.