Военкор
Шрифт:
— Это Саид ищет способ к нашей медсестре в госпиталь в Дамаске попасть, — подмигнул он.
Я сделал снимок. Солдаты продолжили работать. Тяжёлая всё-таки работа у ребят. Жара, они все в пыли, а лица в поту и копоти. Но ни один из них не стоял в стороне, и никто не пытался отлынивать.
На перекрёстке между зданиями ставили расчёт АГС «Пламя». Рядом с ним подтянули и американского «собрата» нашего «Пламени» — Мк-19.
Один из сирийских бойцов был совсем ещё зелёный. Он грамотно выставлял сектор стрельбы
— Первый раз работаешь? — спросил я.
— Не-а, уже второй. Под Эль-Кунейтрой до этого стояли. До сих пор в ушах гудит.
Он улыбнулся, но в глазах улыбки не было.
Я понял, что спрашивать, сколько их вышло оттуда, не стоит. И так всё ясно.
Сделал ещё пару записей в блокнот, чтобы в редакции могли правильно подписать фотографию. Пошёл дальше и увидел, Сопина, энергично отдававшего распоряжения. Рядом с ним стоял Сардар с биноклем в руках и с сигаретой во рту. Оба офицера инспектировали работу расчётов ПЗРК и сапёров, минировавших подходы.
— Где второй расчёт ПЗРК? — спросил Сопин.
— Поставили у входа в техзону, командир. Обзор там хороший.
— Добро. Подходы заминировали?
— Так точно. Нам повезло, что эти наёмники не успели свой арсенал до конца заминировать. Там много чего нашли.
Параллельно Сардар отдавал своим бойцам распоряжения на своём языке.
— Так, здесь у нас что?
Сопин переключился на солдат, которые вытаскивали из разбитых после атаки израильтян армейских машин всё, что ещё могло пригодиться. Из погнутых кузовов доставали ящики с патронами, уцелевшие ПТРК, связки гранат. Техника попала под артудар ещё в самом начале боя.
Каждый из нас знал, что кроме как на самих себя не на кого рассчитывать.
Я снял очередной кадр подготовки на камеру. Пошёл дальше и дошёл до восточной части аэродрома, где тоже поставили пару АГСов и пулемётных расчётов на треногах.
Там, у сгоревшего кунга, возвышался небольшой земляной вал, а за ним боевая позиция. Мешки с песком, коробки-укладки с лентами, и сами АГСы, приведённые в боевую готовность.
Подходя ближе, я решил снять, как один из бойцов проверяет ленту, но рядом с ним, чуть в стороне, стоял ещё один. Крепкий сириец среднего роста с заросшим подбородком и цепкими глазами. Автомат на ремне, руки мозолистые с загрубевшей кожей. Я сразу понял, что он в этой войне не первый день и уже хлебнул своего.
Он смотрел прямо на меня. Не агрессивно, нет, скорее сдержанно. Но так, что я сразу понял — снимать его не стоит.
Отошёл чуть в сторону, сделал пару общих кадров.
Под ногами звякнула пустая гильза. Я окинул взглядом горизонт и увидел вдалеке тянувшийся дым. Когда обернулся, сириец уже сидел у АГСа, проверяя механизм. Я хорошо понимал, что когда всё начнётся, этот мужик первым откроет огонь.
Закончив, он медленно встал, поправил ремень с автоматом и, не говоря ни слова, похромал в сторону ангаров.
— Мохамед у нас неразговорчивый, — сказал кто-то сбоку.
Я обернулся и увидел солдата в пыльной форме, сидевшего у ящика с боекомплектом.
— Почему? — поинтересовался я.
— У него с израильтянами личные счёты, — тот пожал плечами. — Под бомбёжку в Эль-Кунейтре у него попала семья. Жена, две дочки, мать. Он их потом сам выкапывал из-под завалов.
— Это было во время прошлой войны?
— Да. Но он до сих пор не говорит об этом. Ни с кем. С тех пор и служит в армии.
Боец замолчал.
Когда я вернулся к штабу, Сопин говорил по рации, кивая кому-то у карты. Краем уха я уловил фразу:
— … трое взяты в плен, один ранен. Из наёмников.
Я остановился, поймав на себе пристальный взгляд Игоря Геннадьевича.
— Прогулялся? — спросил Сопин, предлагая мне сигарету.
— Спасибо, не курю. Да. Правда, появилась ещё одна мысль.
Игорь Геннадьевич прокашлялся, понимая, на что я намекаю.
— Посмотреть на пленных хочешь? Ну… не знаю.
Сопин замолчал, потом всё же повернулся ко мне и улыбнулся одними уголками губ.
— Внизу, в подвале склада, который первой волной зачищали. Их разделили. Израильтяне в одном помещении, наёмники в другом. Только с кем-нибудь из местных иди. Без них туда лучше не лезь. Хотя… с ними тоже не совсем хорошо. Сам понимаешь, война.
— Конечно.
Появился Сардар, а с ним рядом тот самый неразговорчивый сириец.
— Мохамед, проведи нашего корреспондента, — дал ему команду Сардар.
Сириец посмотрел на меня вопросительно.
— Сопроводишь меня к пленным? — попросил я.
Он кивком показал мне следовать за собой. Подвал бывшего склада находился за ангаром. Там устроили импровизированный изолятор. Мы подошли к зданию, прошли в полумраке коридоров и лестничных пролётов.
Подошли к двери из металлической решётки, у которой стояли два сирийца с автоматами.
— Советский журналист, хочет посмотреть на пленных, — объяснил Мохамед.
— На кого смотреть хотите? Евреи отдельно. Наёмники отдельно.
— На всех, — сообщил я по-арабски.
Мохамед остался у двери.
Я вошёл сначала к израильтянам. Здесь буквально чувствовался тяжёлый запах пота.
Пленных было семеро. Большинство грязные, но не раненные. Ещё один с окровавленной повязкой на голове, а рядом с ним без видимых ранений, но в сильном шоке. Оба сидели на ящиках, упёршись спинами о стену.
Когда я вошёл, тот пленный, у кого был шок, чуть вздрогнул. Он забился в угол, глухо шепча что-то на иврите. Я не разобрал слов, но понял, что он молится.