«Военная анархия» в Римской империи

Циркин Юлий Беркович

Захват Максимином власти был связан с военными и внешнеполитическими событиями первой половины 30-х гг. III в. В 227 г., разгромив последнего парфянского царя Артабана V, короновался Арташир из рода Сасанидов, создав тем самым на месте одряхлевшего Парфянского царства новую, мощную Персидскую державу Сасанидов. Римское правительство сначала не обратило внимания на эти изменения. Упоенные недавними успехами в войнах с парфянами римляне не поняли, что в Иране не просто произошла смена династий, а было создано новое государство с новыми амбициями, опирающимися на новые и более значительные силы. И уже в 230 г., после того как Арташир установил свою власть на всей территорией бывшей Парфии, персы вторглись в римские вла-

дения⁵⁶. После неудачной попытки дипломатическим путем остановить персидское вторжение Александр был вынужден сам во главе армии отправиться на Восток. Война шла с переменным успехом, и, хотя в конкретных сражениях чаша весов чаще склонялась на сторону персов, в целом Александру удалось

выбить их из Месопотамии и Сирии, а волнения в Персии, где Арташир еще не сумел окончательно утвердиться, заставили персидского царя на время отказаться от стремления захватить азиатские владения империи (Herod. VI, 2, 1-7, I)⁵⁷. После возвращения в Рим Александр отпраздновал пышный триумф (SHA Alex. 56-57) и принял победные титулы Parthicus maximus и Persicus maximus. Однако реально решительных побед одержано не было, а поведение самого императора во время войны было таким, что подорвало его авторитет в армии (ср. Herod. VI, 6, 3). Приблизительно в это же время германцы, используя занятость римской армии на Востоке, начали прорывать римские границы на Рейне и Дунае, угрожая даже самой Италии (Herod. VI, 7, 2-4). Еще во второй половине II в. в Германии завершился период стабильности и началась новая полоса передвижений. В ходе этих передвижений многие прежние племена и союзы племен распадались и формировались новые. Так, на Рейне появились ала-маны («все люди») и франки («свободные»). И уже в 213 г. произошла первая война между римлянами и аламанами⁵⁸. Завершение периода стабильности привело и к возобновлению германского натиска на Рейне и Дунае⁵⁹. Аламаны прорвались через Рейн и Верхний Дунай и начали разорять территорию Верхней Германии и Реции⁶⁰. Это потребовало переброски армии на Рейн. Готовясь к новой кампании, Александр собрал огромную армию, провел новый набор воинов и поручил подготовку новобранцев Максимину. Были проведены и определенные инженерные работы с целью обеспечить войскам переход через Рейн. То, что Максимин, став императором, вскоре начал поход против германцев, использовав при этом мост, построенный по приказу Александра (Herod. VII, 1, 6), говорит о наличии уже

* Луконин В. Г. Иран в эпоху первых Сасанидов. Л., 1961. С. 9-24; Он же. Сасанид-ская держава в 11I-V вв. // История Древнего мира. М., 1989. Т. III. С. 255-256; Frey R. The Heritage of Persia. Casta Mesa, 1993. P. 237-241.

^S1 Birley A. AE.Op.ciLP. 195.

™ Demougeot E. La formation de l’Europe et Ies invasions barbares. Aubier, 1969. T. 1. P. 243, 335.

& Demandt A. Die Spatantike. Munchen, 1989. S. 39-40.

wSchonberger H. The Roman Frontier in Germany: an Archaeological Survey // JRS. 1969. Vol. 59. P. 174-175.

существующего плана кампании. Император даже как будто начал какие-то военные действия⁹⁹. Но совершенно неожиданно Александр отказался от них и повел переговоры с германцами, стремясь купить мир за большие деньги (Herod. VI, 7, 9). Биограф объясняет неожиданный поворот в поведении императора мятежностью легионов, которые были недовольны его строгостью и которые он якобы приказал распустить (SHA Alex. 59, 4-5). Однако никаких сведений о мя-тежности легионов и их роспуске нет, и все описание событий показывает, что мятеж возник уже после отказа Александра от похода.

Хотя после поражения в Тевтобургском лесу Август отказался от завоевательной политики и даже завещал потомкам заняться лишь охраной имперских границ (Тас. Ann. I, 11), идея установления рах Romana во всей вселенной не исчезла ни из сознания римлян, ни из официальной идеологии Империи. Время от времени наблюдается рецидив завоевательной политики. Клавдий не только окончательно аннексировал Мавретанию, но и начал завоевание Британии, так никогда и не завершившееся. Римские границы резко расширил Траян. Марк Аврелий после побед на Дунае попытался создать новые провинции Сарматию и Маркоманию на левом берегу реки (SHA Маге. 24,5)¹⁰⁰. И римское общественное мнение, особенно армейское, болезненно воспринимало отказ следующих императоров от прежних завоеваний или их части. Можно вспомнить, какую реакцию среди соратников Траяна вызвал отказ Адриана от Месопотамии и Армении. И отказ Коммода от продолжения войны с варварами стал первым шагом в его конфликте с сенатом, да и значительным числом римлян вообще. В римских правящих кругах явно существовали два направления внешней политики: одно, более реалистическое, стремилось в духе завещания Августа ограничиться сохранением существующего положения, а другое, опирающееся на уже ставшую традиционной имперскую идеологию, ставило целью подчинить Риму весь мир. Последнее наибольшую опору находило, естественно, в армии.

К III в. пути армии и гражданского общества существенно разошлись. Уже реформа Мария создала предпосылки для установления связей солдат в большей степени со своим командующим, чем с государством. Эта тенденция еще более усилилась во время гражданских войн конца республики. А Август уже открыто говорил о войске как о своем, а не о римском (R. g. 15,26, ЗО)¹⁰¹. Военная реформа

Августа привела фактически к созданию профессиональной армии. Хотя старый

республиканский принцип обязательной службы каждого гражданина не был официально отменен, на деле армия стала отдельной корпорацией, члены которой были связаны непосредственно с императором, который и платил им из особой казны или даже иногда из собственных средств¹⁰². С течением времени персональная связь армии с императором только усиливалась, а связи с сенатом и народом потеряли для воинов всякое значение¹⁰³. Разумеется, это не имело отношения к командованию (выше центуриона), которое оставалось в руках сенаторов и всадников. Но рядовые воины и унтер-офицеры стояли полностью на такой позиции. К гражданским людям они относились с презрением. Это хорошо видно из речи Максимина, как ее передает Геродиан (VII, 8, 3-8). Даже если сама речь в том виде, в каком ее воспроизводит историк, составлена им самим, сама психология профессионального солдата выражена в ней довольно ясно.

В ходе гражданской войны 193-197 гг. роль армии резко возросла. Септимий Север не был «военным императором», как его ранее изображали¹⁰⁴. Но и обстоятельства его прихода к власти, и стремление отблагодарить за это воинов, и боязнь, как бы кто-либо другой не воспользовался его опытом, заставляли его обращать на армию особое внимание.¹⁰⁵ Среди прочего он увеличил денежное содержание рядовых воинов, остававшееся неизменным со времени Домициана, на 50%, а Каракалла и его увеличил на столько же¹⁰⁶. И Каракалла стал любимцем солдат. «Юлий Капитолин» рассказывает, что после убийства Каракаллы Максимин из-за ненависти к его убийце оставил военную службу и вернулся на нее лишь после свержения и убийства Макрина (SHA Мах. 4-6)¹⁰⁷. Александр же если не полностью порвал, то в значительной степени ослабил свои связи с армией. Пока в Империи царил мир, это не особенно сказывалось на престиже императора¹⁰⁸, но вынужденное участие Александра в военных действиях все

изменило. Уже упоминалось, что неудачи и трудности персидской кампании воины приписывали неумелости и изнеженности императора. Сама фигура Александра, всецело находившегося под влиянием матери, вызывала насмешки солдат. К женщинам в армии всегда относились с подозрением¹⁰⁹, и даже разрешение солдатского брака не изменило радикально это отношение. А Мамея (мать, а не жена, как у воина!) не только сопровождала сына, но и влияла непосредственно на его дела, в том числе, что явно обижало солдат особенно, не давая сыну поощрять их деньгами и дарами. «Юлий Капитолин», восторгавшийся Александром Севером, тем не менее говорит, что солдаты считали его мальчишкой (puerum), а его мать скупой и жадной (avaram et cupidam) (SHA Alex. 59, 8). О презрительном отношении воинов к Александру выразительно говорит и Геродиан (VI, 7, 10). Такое падение авторитета императора облегчало любую авантюру. Но дело было не только в этом.

Готовясь к германской кампании, Александр Север, как уже говорилось, произвел новый набор. Если верить «Юлию Капитолину», он не распределил новобранцев по уже существующим частям и подразделениям, а составил из них новый, четвертый легион, во главе которого поставил Максимина (SHA Мах. 5, 5). Вопрос об этом легионе довольно спорный, но, видимо, можно говорить о создании специального резервного корпуса. Учитывая, что в свое время Септимий Север, как об этом уже говорилось, создал три новых легиона (Парфянских), этот корпус и стал четвертым легионом. Как мыслилась его дальнейшая судьба, неясно. В военных кампаниях самого Максимина он не упоминается, что, конечно, не означает, что сами воины не приняли активного участия в военных действиях. Можно думать, что после подготовки воинов он подлежал раскассированию. Геродиан (VIII. 6, 1) говорит, что Максимину вручили власть пан-нонцы и фракийские варвары. Так как инициаторами мятежа были новобранцы, находившиеся под командованием Максимина, то совершенно естествен вывод, что именно из них и был составлен этот резервный легион¹¹⁰. Но именно уроженцы дунайских земель были особенно недовольны Александром. Совсем недавно воины, выходцы из этого региона, активно выражали свое недовольство тем, что император, собрав всю силу для войны с персами, фактически оголил границу со свободной Германией, в результате чего балканские провинции подверглись нападениям и разорениям (Herod. VI, 7, 2-3).

Отказ от вторжения в Германию поставил эти провинции под угрозу нового нашествия. Падение авторитета императора, жадность и скупость его матери, опасения за благополучие и саму жизнь оставшихся на родине близких, жажда наград и добычи, особенно сильная у еще не воевавших новобранцев, — все это вместе нагревало атмосферу. И нужно было только найти человека, которого можно было бы противопоставить слабому и изнеженному императору. И таким стал Максимин. Закаленный воин, всегда, несмотря на занимаемое им высокое положение, разделявший все труды и опасности с подчиненными ему воинами, грубый и необразованный, но зато рослый, сильный и отважный, да к тому же еще и земляк. Лучшей противоположности Александру найти было нельзя.