Военная история казачества
Шрифт:
Живя на границе «Дикого Поля» и подвергаясь набегам татар, запорожцы не ограничивались пограничной борьбой с татарами. Они сами нередко совершали сухопутные походы на Крым и морские походы на малоазийский берег Черного моря, где громили турецкие города, захватывали добычу и освобождали невольников. Если намечался особенно большой поход, то запорожские казаки привлекали к нему и малороссийских казаков. При отправлении в поход, перед самым выходом из Сечи, служили молебен, а потом под выстрелы пушек выступали.
Впереди всего войска на коне ехал войсковой хорунжий со стягом или хоругвью в руке. Во главе всего войска на прекрасном аргамаке, убранном богатейшей сбруей, выступал кошевой атаман. За ним следовала пехота, конница и артиллерия. Большинство запорожцев шли сохраняя татарскую тактику «одвуконь». Во время движения посылали во все стороны особых передовых казаков – разведчиков. Шли большей частью по ночам, днем останавливались в глубоких балках и перелесках. В пути запорожцы предпринимали самые строгие меры предосторожности: не разводили
Движение войска должно было происходить с такой осторожностью, чтобы, как писал современник, о том «ни сорока, ни ворона не могли ни видети, ни слышати». Когда запорожцы доходили до границ Крыма, то здесь, выждав полночного времени, внезапно врывались в самые населенные места, предавая все мечу и огню. Сея панику, казаки старались захватить как можно больше добычи и освободить из плена христианских невольников.
В атаку казацкая конница обычно ходила «лавой», представлявшей собой одну неровную шеренгу с загибавшимися крыльями для охвата флангов противника. Для встречи конной атаки врага казаки «батовались», то есть строились в три шеренги. Отступали с поля боя запорожцы редко, но если отступали, то делали это в большом порядке и, благодаря своим легким и подвижным коням, необыкновенно быстро. Чтобы пресечь за собой погоню, казаки нередко прибегали к степным пожарам. Выждав удобное время, когда ветер задует врагу в лицо, они поднимали такой «пал», которого не выдерживали ни люди, ни лошади.Исследователь быта и жизни запорожцев французский картограф Боплан, проведший много лет в запорожских степях, писал о казаках: «Они остроумны и проницательны, предприимчивы и великодушны, не жадны к богатству, но чрезвычайно ценят свою свободу; сильные телом, они легко переносят жару и холод, голод и жажду. На войне выносливы, отважны, храбры и даже легкомысленны, так как не ценят своей жизни. Рослые, проворные, сильные, они обладают хорошим здоровьем и даже мало подвержены болезням; они редко умирают от болезней, разве только в глубокой старости; большей частью оканчивают жизнь свою на ложе славы – на войне».
В союзе с Москвой
«Казаки незнаемые»
А это еще, кто такие? А Бог их знает! Но они называли себя казаками! Первые, упоминаемые в русских летописях, вышли к Дмитрию (Донскому) на Куликовом поле и принесли ему икону чудотворную Божьем Матери греческого письма. (в одних летописях это знаменитая «Донская Божья Матерь, в других – Гребенская Божья Матерь). Обе иконы общерусские и казачьи святыни. Они же составили Засадный конный полк воеводы Боброка Волынского, который и решил исход сражения. Кто они по происхождению – не ясно. Следует отдавать понимать, что 1380 год (Куликовская битва) – первое упоминание о контактах Московской Руси с казаками, что совершенно не означает, что в Степи не было народа с таким именем и прежде.
В 1552 году под стены, окруженной войсками Ивана Грозного, Казани из Москвы пришли, ведомые русским боярином Иваном Руно – казаки! Скорее всего, так именовались служилые православные татары. (Татарлар-кряшен) Это далеко не первые люди, называвшие себя казаками, впервые с такими собственным именем они появились в русских документах, но не в истории.
Под Казань пошли казаки такие, какими их считали в Москве, – служилые люди. И тогда же было заложено противоречие, сопутствующее казакам всю историю. На Москве казаков понимали и принимали, как войско. Казаки же считали себя народом. Войско – вооруженные силы составляли хоть и значительную, но все же часть казаков. Понятия «народ», в современном значении, тогда, не существовало. Было понятие «язык», когда народ отождествлялся с языком, на котором говорил, и понятие веры. То есть если человек говорил по-русски и был православным, то он считался русским. Хотя сам о себе он мог думать, совершенно, по-другому. Кстати, у него мог быть и другой родной язык, которым он не пользовался в Москве. А могло и не быть, но все равно он был представителем иного этноса, как, например, запорожцы, которые даже считали себя русскими, но от великороссов и даже от своих ближайших родственников донских казаков уже сильно отличались.
О том, что Московская орда, пошедшая под Казань не единственная, какая считалась казачьей, свидетельствует сообщение, что туда же из междуречья Дона и Волги пришли казаки донские и сильно помогли московскому великому князю во взятии волжской твердыни. По преданию, именно они готовили подкопы под стены, поскольку умели обращаться с порохом, что тогда еще для московского военного искусства было в новинку.
«Когда донцы сведали, что московский царь Иван Васильевич ведет уже семь лет с татарами войну и желал от них взять Казань, то, в рассуждении держимой с ним веры греческого исповедания, вознамерились во взятии оного города помочь его величеству. Сего для помянутый атаман послал от себя некоторую часть казаков своих к устью реки Дон; и велел тамо настрелявши довольное число птиц баб:. коих там находилось весьма множественно, привезть великое количество перьев их. Сими перьями убрал он поверх одежды с головы и до ног войско свое, и так пышно, что каждый человек представлялся превеличайшим страшилищем. Он вооружил их всех военною сбруею, как то: копьями, ружьями, саблями, луками и стрелами и прочим, кто что имел. и повел их под Казань на
В казачьих песнях тоже упоминаются «казаки старые», что пришли с низу Волги. По описанию современников, они совсем не похожи на, известных русским, казаков. Говорили на языке диковинном, а шлемы и латы их были украшены «бабьими крыльями» – крыльями пеликанов.(Баба – тюрк. пеликан). А это что? Маскировка белыми птичьими перьями на снегу? Ритуальная боевая одежда неведомого племени? И не сродни ли «бабьи крылья» крыльям польских гусар, которые помогали им уцелеть от татарского аркана? И кто эти «казаки старые»? К какому народу относились? Даже, то, что они – христиане, не многое проясняет. Христиане – разных конфессий.
Предположительно, это – азовцы. Православные тюрки, жившие общиной в Азове. Была такая община и вышла из Азова на Дон. Вел ее атаман по имени «Шаарбаш», или «Хоарбаш».Я полагаю – «курбаши», что, на самом деле, не имя собственное, а чин. По тюркски «военный предводитель». Вероятно, этому чину соответствовала высокая черная шапка- трухменка. (тельпек). Как в пене поется «И сорвали черну шапку с атаманской головы». Отсюда же, знаменитые в Древней Руси черные клобуки. И довольно распространенное прозвище Карабаш, которое в русском переводе означает Черная голова, Черная шапка…и даже , если писарь зафиксировавший это имя в Оренбургском войске, был малограмотный башкир, Черномырдин или Черноликов. Именно православные азовцы – черношапочники рассорились с турками, и ушли в нижнее Подонье, поставили там первые казачьи крепости-городки, начали заселять Дон с юга. Была и встречная волна казаков с Верхнего Дона, потому и возникло одновременно два центра – Раздоры и Черкасск. Кроме того, казаки «сходившие на Дон» были представителями разных этносов, что до сих пор отчетливо прослеживается в облике верхнедонских и нижнедонских казаков и в их культуре. Но именно казаки – азовцы вышедшие из Азова положили начало смертельной вражде степных вольных казаков и горожан – азовцев, с которыми, вероятно, их разделяла только вера.
Странно, что историки, преимущественно опираются на русские источники, читая сообщения путешественников, не накладывают маршруты их путешествий на карту. Так монах Пимен, плывший в Черное море, говорит, что на Дону живут русские люди, а затем нет никого, на протяжении нескольких дней пути. Однако, ниже, по берегам Дона, пасутся бесчисленные стада разнообразного скота. Игнатий Смолянин, который сопутствовал митрополиту Пимену в хождении в Царьград весной 1389 г., видел на верхнем Дону «татар много зело яко же лист и яко же песок». Пониже их было «множество обапол (по обоим берегам. B.C.) Дона реки, аки песок». Еще ниже «стада же татарскиа видехом толико множество, яко же ум превосходят: овцы, козы, волы, верблюды , кони». Но это на взгляд издали.
Иосафат Барбаро через полвека как бы наводит на панораму татарского кочевья увеличительное стекло: «Начал подходить народ со стадами. Сначала шли табуны лошадей по шестьдесят, сто, двести и более голов в табуне; потом появились верблюды и волы, а позади них стада мелкого скота. Это длилось в течение шести дней, когда в продолжение целого дня насколько мог видеть глаз, со всех сторон, степь была полна людьми и животными: одни проходили мимо, другие прибывали. И это были только головные отряды; отсюда легко представить себе, насколько значительна была численность [людей и животных] в середине [войска]. <…> Поперечник равнины, занятой массами этих людей и скота, равнялся 120 милям».Такая этническая ситуация не менялась на Поле еще долго. «Монах Жан де Люк в 1625 г. встретил в междуречье Дона и Днепра кочевья татар, у которых было до 400 тысяч голов скота, в основном, овец» (В. Сидоров. Русские крестоносцы.)