Военные мемуары. Том 3. Спасение. 1944-1946
Шрифт:
Мне, следовательно, надлежит восполнить резервы. Говоря об Эльзасе, где в течение двух суток противник развивает свой успех, я должен сказать, что кольмарский плацдарм делает наши позиции непрочными. Именно поэтому я отдал приказ занять другие, менее протяженные».
«Если бы мы проводили военные игры, — заявил я Эйзенхауэру, — я мог бы с Вами согласиться. Но я смотрю на вещи под несколько иным углом зрения. Отступление в Эльзасе ведет к захвату врагом французской земли. С точки зрения стратегии, к этому факту можно отнестись лишь как к тактическому маневру, но для Франции это означало бы национальную катастрофу. Ибо для французов Эльзас — святая земля. С другой стороны, поскольку немцы считают эту провинцию своей территорией, они в, случае ее захвата, жестоко отомстят населению за героически проявленный патриотизм. Французское правительство не желает возвращения немцев в эту провинцию. В настоящее время речь идет о Страсбуре. Я отдал 1-й
Эти слова произвели на главнокомандующего впечатление. Однако он счел необходимым выдвинуть возражение принципиального порядка: «Для того чтобы я изменил свои военные приказы, — ответил мне этот выдающийся солдат, — Вы приводите политические причины». — «Армии, — возразил я, — созданы для осуществления политики государств. Вы знаете лучше других, что стратегия охватывает не только чисто военные, но и моральные факторы. Для французского народа и французских солдат судьба Страсбура имеет огромное моральное значение». В таком же духе по этому вопросу высказался Черчилль. «Всю жизнь, — заметил он, — я являюсь свидетелем того, какое место занимает Эльзас в чувствах французов. Я, как и генерал де Голль, думаю, что этот фактор следует принять во внимание».
Прежде чем согласиться с моей точкой зрения, генерал Эйзенхауэр предложил мне подумать, какая судьба ждет 1-ю французскую армию, если она решит действовать независимо [170] от союзных армий. Он дал даже понять, что в этом случае американцы могут прекратить поставки горючего и боеприпасов. Со своей стороны, я также предложил ему хорошо подумать о том, что, позволив врагу разгромить оставшиеся в одиночестве французские войска, верховное командование рискует оказаться перед лицом непоправимого нарушения баланса сил, а лишив наши войска средств ведения боевых действий, вызовет по отношению к себе гнев французского народа, который может воспротивиться использованию на его территории железных дорог и средств связи, необходимых для союзнических операций. Я бы предпочел не думать о подобных перспективах, а уверовать в стратегическую мудрость главнокомандующего и его преданность делу коалиции, составной частью которой является Франция.
В итоге Эйзенхауэр согласился с моим видением сложившейся ситуации и сделал это со свойственным его характеру подкупающим чистосердечием. Он тут же связался по телефону с генералом Деверсом и приказал ему приостановить на данный момент отвод войск и ждать от него письменных распоряжений. Эти распоряжения были доставлены генералом Беделл-Смитом{72} на следующий день. Я договорился с Эйзенхауэром, что Беделл-Смита будет сопровождать Жуэн, что для меня служило дополнительной гарантией, а для исполнителей приказов — доказательством достигнутого соглашения.
Сидя по-домашнему за чаем после острой дискуссии, Эйзенхауэр доверительно рассказал мне, насколько усложняют ему его задачу, в самый разгар переживаемого армиями кризиса, различные требования участвующих в коалиции правительств, всевозможные претензии недоверчивых командующих родами войск — сухопутных, военно-морских, военно-воздушных, принадлежащих разным странам, личные амбиции его главных помощников. «В настоящее время, — сказал он, — большие хлопоты мне доставляет Монтгомери, выдающийся полководец, но злой на язык критик и страдающий подозрительностью подчиненный». — «За славу надо платить, — ответил [171] я. — Но Вы выйдете победителем». Покидая отель «Трианон», мы расстались добрыми друзьями.
Последующие две недели были заполнены событиями, связанными с битвой за Страсбур. 1-я армия вермахта развивала наступление со стороны расположенного у Агно леса, а XIX-я армия успешно форсировала Рейн к северу и югу от эльзасской столицы. Под Агно американцам пришлось отступить, но в конце концов им удалось остановить противника на Модере. У Гамбена дивизия Гийома, а на направлении Эрстена дивизия Гарбе и бригада Мальро также отступили, хотя в дальнейшем и восстановили положение. Но Страсбур неизменно оставался в наших руках. К 20 января появились первые признаки того, что враг выдохся и потерял боевой задор. Та же картина складывалась в Арденнах, где союзники вернули почти всю утраченную ранее территорию. На Восточном фронте русские перешли в яростное наступление. По всей Германии авиация союзников наносила сокрушительные бомбовые удары. На морских коммуникациях потери союзнических транспортных судов уменьшились. Гитлер, конечно, располагал еще силами продлить на несколько месяцев сопротивление великого народа и его великой армии. Но приговор истории был уже подписан, и сражением за Эльзас Франция поставила под ним свою подпись.
Еще вчера поражение
Уже в этот период союзное командование приступило к разработке операций по ту сторону Рейна. Но прежде туда нужно было добраться. Этого еще не удалось сделать нигде, кроме французского участка фронта у Страсбура и Сен-Луи. В данной ситуации Эйзенхауэр отдал приказ Монтгомери и Брэдли продвинуться вперед и занять весь левый берег Рейна по линии Везель — Кобленц — Майнц. Естественно, что он не забыл о необходимости ликвидировать кольмарский плацдарм. Линия фронта 1-й французской армии растянулась к тому времени на 200 км, то есть занимала четвертую часть всего фронта союзников. Чтобы позволить Делаттру выполнить [172] свою задачу, а возможно, и желая сгладить негативный эффект, произведенный недавним кризисом в наших отношениях, главнокомандующий распорядился усилить 1-ю армию, вернув ей с берегов Саара дивизию Леклерка, а также придав несколько американских дивизий и значительное количество артиллерийских орудий.
Сопротивление немцев было настолько упорным, что 1-й армии потребовалось три недели непрестанных боев для решения поставленной задачи. 19 января 1-й французский корпус начал медленное наступление на левом фланге немецкого плацдарма и лишь 4 февраля, преодолев в ходе тяжелых боев сопротивление многих немецких опорных пунктов, вышел к Руффаку у Кольмара. На северном участке продвигался 2-й французский корпус, но к концу февраля он сжался в комок у Рейна, чтобы высвободить на своем правом фланге место для 21-го американского корпуса, так как именно на генерала Милбурна{73}, командовавшего этим американским соединением, генерал Делаттр возложил главную задачу. На этот раз в нужное время и в нужном месте было сосредоточено необходимое количество сил. 30 января Милбурн, имея в своем распоряжении 3-ю, 28-ю и 75-ю пехотные дивизии и три танковых дивизии — 12-ю американскую и 2-ю и 5-ю французские — и действуя на узком участке фронта, прорвал оборону противника к северо-востоку от Кольмара. 2 февраля он освободил город усилиями танковых частей генерала Вернжуля, а 4 февраля вышел к Бризаку. В это время 1-й и 2-й французские корпуса при мощной поддержке артиллерии, которая на сей раз не испытывала недостатка в снарядах и которой умело руководил генерал Шайе{74}, занимались ликвидацией очагов сопротивления в других местах равнины, а 10-я дивизия очищала от противника склоны Вогезов. 9 февраля наши войска овладели горно-лесным массивом Хардт и городом Шалампе. В итоге, за исключением [173] района Агно и Виссамбура, немцев в Эльзасе практически не осталось, если не считать 22 тыс. пленных, захваченных на его территории.
11 февраля я посетил Мюлуз, а затем отправился в Кольмар. Трудно описать чувства радости и эмоционального подъема, которые охватили всех нас — местных руководителей, военачальников, солдат, население. Но в тот день патриотизм французов смешался с новым чувством — французы и американцы ощутили себя братьями по оружию. Это великое братство основывалось на победе, одержанной совместными усилиями наших армий, и именно здесь, в Кольмаре, на эльзасской земле. В молчании неподвижно застывших полков мне слышался стук бьющихся в унисон сердец воинов двух народов, связанных боевой дружбой. Французские и американские войска стояли рядом в центре площади Рапп, украшенной трехцветными и звездно-полосатыми флагами двух стран. Перед фронтом солдат и в окружении ликующей толпы эльзасцев, самых, наверное, больших ценителей военных парадов и глубоко ощущающих суть происходящего, первую награду я вручил герою-освободителю Кольмара генералу Делаттру. Затем мною же были вручены награды генералам Милбурну, Леклерку и Далквисту. В тот же вечер Страсбур также отпраздновал освобождение Эльзаса. В моем присутствии в честь победы архиепископ Рюш отслужил благодарственный молебен в кафедральном соборе города. На следующий день в Саверне знаки отличия получили из моих рук генералы Деверс, Брэдли и Пэтч.
Все это помогло сгладить на какое-то время разногласия по стратегическим вопросам, которые омрачали наши отношения с американцами. Но впереди нас ждали другие расхождения во взглядах. В ближайшее же время должен был встать острый и принципиально важный для нас вопрос об участии французских войск в военных действиях на территории Германии. Я, естественно, желал, чтобы наша армия пересекла границы Рейха, располагала на его территории оперативным пространством, завоевывая немецкие города и села, захватывая трофеи, и приняла вместе с союзниками капитуляцию противника. Речь, конечно же, шла о нашем престиже. Но не только о нем. Для нас это был единственный способ заполучить гарантию участия в принятии капитуляции повергнутого противника, в оккупации его территории и в ее управлении. [174]