Воин древнего рода
Шрифт:
— Да ты совсем ополоумел, Чеславушка! — взвился Кудряш и продолжил, живо размахивая руками: — Эта старая ворона, Леда, при одном упоминании о тебе трястись начинает, как в лихорадке. Кричит, что ты погибели ее хочешь. Сиднем сидит в своей лачуге, на двор лишь по большой надобности выходит. Даже удивительно, как это при ее любви совать свой нос в чужие дела она терпит такие муки?! А ты повидаться с ней задумал! Да она из городища теперь даже мыслями ни-ни, не то что ногой. А тебе самому в селение ходу нет, — заключил Кудряш и начал стягивать с себя перепачканную одежду.
— Значит, неспроста
— Вот-вот, ударься оземь да исполни, кудесник Кудряш! — с трудом стягивая с себя прилипшие к телу штаны, бормотал юноша.
Одна нога его, запутавшись, все никак не хотела высвобождаться, и он, попрыгав на другой и потеряв равновесие, грохнулся на землю.
Стирая и выполаскивая штаны и сорочку Кудряша от речного ила, в котором он извозился, друзья рядили и прикидывали, как бы выманить старую сплетницу Кривую Леду из городища.
Но как ни старались и ни трудили свои молодецкие головы, так и не смогли придумать что-либо дельное и выполнимое. А потому решили поразмыслить об этом непростом деле до завтра. На том и разошлись: Кудряш направился в селение, а Чеслав к схованке.
Ночью Чеславу почему-то снова снилась волчица. Будь она жива!..
Она сперва звала его своим пронзительным воем, в котором было столько надежды и тоски, а потом, не дозвавшись, бежала, неслась, выбивалась из сил, стараясь скрыться от летящих в ее сторону стрел. А стрелы вот-вот готовы были настичь дикую серую подругу.
Даже открыв глаза и сообразив, что это был сон, он не смог избавиться от холодного, назойливо липкого ощущения опасности. Но затем Чеслав понял, что это лишь пот, оросивший во сне его лоб. Но и отерев его, юноша не смог избавиться от смутного предчувствия чего-то нехорошего. А предчувствиям надо доверять — он знал это.
Глянув на еще спящего молодецким сном Вячко, Чеслав вышел из схованки.
«Может, этот окаянный Вячко и есть та опасность, которая не дает мне покоя? От него ничего хорошего не жди, только погибель — сам сознался…»
Терзаясь догадками, юноша в задумчивости постоял у входа в их убежище, а затем решительно направился в лесную чащу.
Пройдя какое-то расстояние, он неторопливо подошел к зарослям колючего кустарника и, осторожно отгибая ветки и приминая траву под ним, стал внимательно что-то высматривать. По своему опыту Чеслав знал, что в тех кустах зайчихи-матери могли прятать зайчат своего запоздалого выводка. Благодаря наметанному глазу юноша все же нашел то, что искал. Зайчонок, еще совсем крохотный, в пуху, замер среди травы, вжался в нее как можно сильнее и не шевелился, подчиняясь инстинкту выживания. Замерли даже его глазенки-бусины. И только когда Чеслав коснулся его нежной шкурки, звереныш ожил и попытался улепетнуть от опасного существа. Но руки охотника были проворнее.
Чеслав не стал лишать зайчонка жизни. Юноша знал, что к тому месту, куда он решил пойти, нехорошо являться с пустыми руками, без подношения. Хотя знал и то, что подношение должно быть из городища. А поскольку ему самому в городище теперь был вход заказан, он решил принести хотя бы зайчонка,
Немного спустя Чеслав вышел к большому дубу, такому могучему и ветвистому, что рядом с ним не росли другие деревья. Сюда его соплеменники приходили с незапамятных времен, да и сам он многократно — поклониться духу Вечного Леса. Лесной великан степенно и несуетливо, как и подобает патриарху, шелестел своей внушительной кроной, с верхушки которой чтимое божество, что находило приют в его мощном теле, зорко наблюдало за своими владениями.
Чеслав учтиво поклонился, подошел ближе и провел ладонью по шершавой от времени и испытаний коре. Затем осторожно произнес:
— Дарую тебе, о Могучий, жизнь его. Прости, что дар мой так незначителен. — И положил свое живое подношение между корней великана.
Опустившись к корням, Чеслав стал просить у Леса поддержки в поиске убийцы отца и защиты от опасностей, грозящих ему самому. Просил долго и проникновенно. А старый дуб все шелестел и шелестел, будто понимая и, как надеялся Чеслав, принимая его просьбы. Когда же юный охотник уже собрался уходить, он неожиданно для себя обеспокоенно выпалил:
— И защити волчицу, ту, что лишил я друга ее… — И сам поразился просьбе своей.
Еще какое-то время послушав шелест Могучего, он пошел прочь.
Всю обратную дорогу Чеслав размышлял над тем, внемлет ли его просьбам дух лесной или отвергнет, не удовлетворившись столь малым подношением, как звереныш.
Неожиданно что-то насторожило юношу. Чеслав остановился и обратился весь в слух, обоняние и внимание…
Но ничего… И только его внутреннее чутье, так похожее на чутье зверя, говорило ему, что совсем рядом с ним кто-то находится. Их разделяли всего лишь несколько деревьев да негустой орешник. И это был сын рода людского — молодой охотник чувствовал это.
Оттого что его едва не застали врасплох и он мог попасться, как неопытный малолетка, Чеслава бросило в жар. Он замер, пока тот, еще не видимый ему, сделает первое движение и станет ясно, заметил ли он Чеслава или еще нет. Но и тот, другой, не двигался с места, возможно, что-то все-таки почуяв и теперь ожидая, что Чеслав выдаст себя неосторожным шорохом.
Ожидание затянулось. Тогда Чеслав решился попытаться скрыть свое присутствие. Затаив дыхание, он мягко, несмотря на боль в еще не полностью заживших ранах, присел на корточки. Коснувшись земли сперва одними только пальцами рук и опершись на них, Чеслав перенес на конечности всю возможную тяжесть своего тела и, как ему показалось, бесконечно долго опускался на лесную подстилку. И наконец-то распластался на ней. Снег не мог тише опуститься на землю.
Неизвестный, утомившись, наверное, выжидать и не получив подтверждения своих подозрений, двинулся далее. И только когда он прошел чуть вперед, Чеслав осмелился оторвать голову от земли и посмотреть на него. Он узнал его сразу. Это был его дядька Сбыслав.
Родич продвигался тихо и осторожно, не праздно, а как на охоте, шаря глазами по сторонам и время от времени присаживаясь и изучая следы на земле.
Неужто снова ловы на него, Чеслава?! Вот откуда ощущение опасности, что мучило его всю ночь! И чего это дядька так усердствует? Нет, неспроста он…