Воин огня

Демченко Оксана Б.

Первым появился воин ранвари – в одной повязке на бедрах, без оружия. Голова гладко выбрита, в темных даже для махига руках, вытянутых вперед, – длинный шест с багряными лентами и рыжими перьями, с тонко и звонко шуршащими золотыми кольцами, содержащими подвешенные в плетении узора амулеты. Несущий шест вряд ли видел Магура и слышал звук: в глазах билось безумие багряного заката, еще не коснувшееся неба на западе… Следом за воином шли двое пожилых махигов и несли знаки власти наставника. Далее наконец-то ехал сам он – на невысоком крепком рыжем коне, ведь не пристало столь важному человеку утомлять ноги. Замыкал шествие второй ранвари, с тем же безумием в некогда карих, а теперь

жутковато и нечеловечески рыжих и ярких глазах. Шедшие довольно долго не замечали Магура. Старики устали нести знаки и спотыкались, сутуля плечи и глядя под ноги. Ранвари же не увидели бы, пожалуй, и пропасть, двигаясь по привычной тропе. Сам наставник пребывал в дурном настроении. Он кутался в шкуру медведя, снятую целиком. Шкура была выделана и закреплена так, что морда зверя покоилась на макушке Арихада, а разверстая пасть с бережно укрепленными клыками обрамляла лицо.

Лишь пройдя половину голого каменного пространства, наставник увидел пожилого махига. Он остановил коня, этим дав знак замереть всем своим спутникам.

– Твой внук не явился в оговоренный срок, старик. – В голосе наставника прозвучало отчетливое озлобление, смешанное с презрением. – Мне нанесено тяжкое оскорбление всем вашим родом махигов, и я намерен покинуть вас. Народ макерга тоже разочаровал меня, я исполню наказание и уйду в степь. Король людей моря и тот был менее подл, затевая войну. Вы, соплеменники, предали меня.

– Пусть твои люди ждут окончания нашей беседы там. – Магур повел рукой, указывая место на склоне, противоположном тому, где оставил мавиви. – И коня заберите с собой.

– Что за… – Брови наставника сошлись в сплошную черту возмущения.

– Невоспитанность, – ровным тоном продолжил Магур. – Воистину так. Я вождь вождей, принявший власть из рук друга моего и брата по оружию, вождя Ичивы. Я получил под свою руку двадцать племен, признавших его, и затем добавил еще десять, оказавших уважение мне, я создал единый народ. И когда я принимаю решение о беседе, следует спешиться и поклониться. Это самое малое… – Магур глянул на замерших в недоумении стариков, на двух ранвари, слепо и восторженно взирающих на него, воплощение огня. И повторил им более жестко: – Встаньте там.

– Как грозно и как глупо, – зашуршал злостью голос наставника, покидающего седло. – Бледные-то не признали вождя вождей… Как ты выиграешь следующую войну, выживший из ума старик? Как, если уйду я, последний из тех, кого признают и почитают не жалкие люди, но сами духи?

Магур промолчал, ожидая, пока уведут коня. Он понимал: наставник спешился не во исполнение воли, а чтобы, используя силу, не опалить шкуру пугливого животного. Пожилые махиги уже сидели, опустив руки и не слушая разговора: они устали и использовали нежданную возможность целиком для отдыха. Увы, короткого: никто не сомневался, что сейчас произойдет с Магуром, загородившим путь самому наставнику. Будь он хоть великий вождь, хоть король бледных – исход один. И нет уже сил ни спорить, ни даже ужасаться. Магур вздохнул, признавая без слов свою вину: не только Даргуш, но и сам он допустил подобное. Позволил ничтожеству упиваться властью и уродовать людей.

– Я намерен оказать тебе честь, старик, – продолжил вещать наставник. – Я сам призову карающее пламя, не расходуя силы своих ранв.

– Ранвари, – поправил Магур. – Ты придумал так исказить и слово, и суть его… И ты уже поплатился, воистину: ты слеп и не видишь того, что давно зримо даже им, несчастным моим ученикам, обглоданным безумием. Воистину арих прав, велики мои грехи. Я не уделял ему и крохи хлеба, но я отдал тебе прекрасные и полные души. Если разобраться, я свалил живые деревья этого леса на

дрова… И готов был допустить сожжение родного внука! Но, спасибо Плачущей, неизменно дарующей надежду юным, этого удалось избежать.

– Власть духов превыше людской. – Голос наставника возвысился и обрел глубину. – Я взываю к пламени… Я, избранный, я, средоточие мощи… Мха-а-риха! Асвари! Вайриха-а…

В руках наставника вроде бы из ниоткуда – а вернее, из-за спины, он был приторочен к поясу – возник малый бубен. Темная обугленная древесина, багряная краска на звонкой шкуре бизона, говорливые кольца с амулетами и нити бусин по краю. Наставник взревел громче, голос его загудел, подобно пожару, – и безумие огня ярче вспыхнуло в зрачках обоих ранвари, дышащих хрипло, жадно. «Избранный» завертелся волчком, выбивая по натянутой коже частую дробь, ворох рыжих и алых перьев в его волосах взметнулся огненным кругом. Эхо вернуло крик, усилив звучание. Наставник с разворота, сильным точным движением выбросил руку с бубном в сторону Магура.

Черный с прожилками багрянца, окутанный сажей и копотью, шар огня взревел и покатился по голым камням в закат, поглощая день, наполняя вечер ужасом и пеплом.

Магур глядел на чудовище и не двигался, позволяя багряному безумию слизнуть свою тень, а затем навалиться, подмять, окружить, заключить в кокон… Взметнуться, рыча и упиваясь своим могуществом… А затем испуганно отпрянуть, раскрываясь лепестками большого рыжего с синими прожилками цветка, в центре которого в той же позе невозмутимо сидел вождь вождей… Теперь лицо его не скрывала тень, бронза кожи ровно лоснилась и даже блестела от пота. На кончиках длинных волос вспыхивали искры, и только глаза оставались прежними – карими, спокойными и человеческими. Хоть в них и отражались блики большого огня, пытающегося вырваться и разомкнуть круг…

– Ты украл у ариха часть его свободы, – тихо молвил Магур. – Ты пытался управлять невоплощенным, связывая его силу с худшим, что есть в нас, людях. Ты соединил пламя с необузданным гневом и слепой местью, с яростью без пощады и жаждой причинения боли. Если бы это получили люди моря, они уничтожили бы не только наш мир, но и свой. По счастью, дважды духи не попадают в одну ловушку. А эту я обезвредил. Велика разница между правом ранвы и твоей подлой властью, теперь я вижу это… И я рад, что обрел новую надежду.

Магур утратил интерес к медленно отступающему при каждом новом слове наставнику – пятящемуся и бледному, с замершим искаженным лицом и опущенным бубном, бусины и кольца которого мелко дрожат и позвякивают, повторяя дрожь руки…

– Я учил вас быть людьми леса, – тихо сказал Магур обоим ранвари, так же слепо и тупо глядящим на огонь, только на него и никуда более. – И я буду учить вас снова, потому что, если уцелел хоть малый живой корень, дерево возродится, а мы – деревья… наши души живучи.

– Убей его! – то ли попросил, то ли потребовал один из пожилых махигов, брезгливо отталкивая знаки власти бывшего наставника. – Убей, пока он не скрылся, о вождь вождей. Покарай отступника!

– Он был когда-то ранвой, и я помню его совсем иным. Он не уберег свою мавиви, но я верил в его отчаяние и его боль, в искренность его попытки найти для всех нас новый способ общения с невоплощенными, – качнул головой Магур. – Я ошибался и буду нести свою часть расплаты, пытаясь вылечить души нынешних ранвари. Я всегда видел в них тех юношей, которых учил прежде и полагал лучшими… Но я без борьбы отдал безумию детей и уже не смогу вернуть им ушедшие годы и утраченные силы. Я буду платить и стараться исправить ошибки. Он тоже будет платить, и не мне – самому ариху, искаженным именем которого посмел назваться.