Вокруг Света 1993 №03
Шрифт:
Пожалуй, самая неожиданная встреча состоялась в селе Бычье. Историк Николай Анатольевич Окладников пригласил меня в гости к своим родственникам. Сидели за длинным столом, уставленным яствами, вели долгие, неспешные разговоры о том о сем — и я не сразу обратил внимание на лысоватого, средних лет мужчину, моего соседа. Потом мы разговорились. Наблюдавший за нами корреспондент мезенского «Севера» вдруг встал из-за стола: «Предлагаю тост за писателя и его героя, которые не узнают друг друга». И под общий хохот назвал наши фамилии...
Мы на секунду растерялись, оторопели, а потом кинулись обниматься. Шестнадцать лет назад Виктор Александрович Стрюков работал инспектором
Лодьи едут посуху
От райцентра Мезень началась настоящая гонка. Жизнь понеслась по ускоренному графику. Поджимает вода, убывающая с каждым днем; поджимает горючее, которого не достать. И вот — в который уж раз! — нас снова берут на буксир, и скорость становится нашим безликим спутником до самых верховьев Пёзы...
Серое, тягучее, одуряющее однообразие посреди таежных дебрей. Остановиться, оглянуться — да где там! Бесконечная стена деревьев, нагнетающих мрак. Бесконечная череда речных извивов, перекатов, плесов, дождей, восходов и закатов — плывем среди лесной пустоши. И только какая-нибудь деревушка-невеличка, выскочив на берег, развеселит и успокоит душу. Многие из них брошены, другие скорбно и покорно доживают свой деревянный век. А некоторые еще держатся, и крепко держатся, за дедовские луга и пажити, за охотничьи и рыбные ловища, с которых худо-бедно, а все же кормились далекие пращуры.
Когда-то эти места были исхожены вдоль и поперек. Вверх по Пёзе, где на гребьях, а где бечевой и лазом,— толкаясь против течения шестами, плыли веками новгородские ушкуйники и ватажники, иноки, старообрядцы-переселенцы, многочисленные служивые, торговые и промышленные люди, ходившие на Печору, в низовья Оби и златокипящую Мангазею. И был здесь волок — знаменитый водноволоковой путь через отроги Северного Тимана, проложенный еще при легендарной чуди. Он попал в русскую историю с легкой руки австрийского посла Сигизмунда Герберштейна («Записки о Московии», XVI век), слуги четырех королей. А тот, в свою очередь, прознал о нем от воеводы князя Семена Курбского, в 1499 году водившего через Пезский волок почти двухтысячную рать для покорения Югры.
Некоторые наши историки называли Герберштейна «родоначальником европейских сказочников о нашем отечестве», но о Пезском волоке он сообщает довольно точно: с верховьев реки «пять верст волокут суда в два озера и открываются две дороги. Одна из них, с левой стороны, ведет в реку Рубиху, по которой можно добраться в реку Чирку», а оттуда и в исток Цильмы. Лодки и груз перетаскивали на специальных двухколесных телегах с помощью лошадей, которых здесь держали постоянно. В XIX веке этим путем прошли и описали его в своих книгах академик Александр Шренк, известный исследователь Севера Павел Крузенштерн и архангельский губернатор князь Н.Д.Голицын.
Между прочим, последнее описание относится к 1888 году, и, как пугали нас местные жители, «ни дорог, ни тропы на Цильму уже не сыщешь — заросли лесом и мхом, завалены сухостоем». Одним словом, был волок — да закрылся от непрошеных гостей, отгородился от мира, замкнулся в себе. Шутка ли: более ста лет им никто не пользуется! И даже промысловики-охотники туда не ходят...
Но...
Олег Ларин
Оклеветанный Нерон
На мощеной дороге, совсем рядом, послышался дробный стук конских копыт. Нерон встал и едва слышно выговорил строчку из Гомера:
«Коней, стремительно скачущих, топот мне слух поражает...»
Он схватил два меча. С помощью своего советника по прошениям Эпафродита он вонзил себе в горло один из мечей.
Кавалькада приближалась. Центурион, соскочив на землю, попытался остановить кровь, хлынувшую из раны, зажав ее плащом. Нерон знал, что сенату, постановившему засечь его насмерть, он был нужен живым. Он только и вымолвил: — Слишком поздно. Голос его осекся. Но сколько горечи было в его последних словах:
— Вот она, ваша верность...
«И...— пишет Светоний,— (он) испустил дух. Глаза его остановились и выкатились, на них ужасно было смотреть».
Нерону было немногим более тридцати лет. Правил он тринадцать лет и восемь месяцев. О нем уже сложили легенду как о самом страшном из чудовищ, каких когда-либо носила земля. На протяжении веков легенда эта подкреплялась все более ужасающими подробностями. Во времена средневековья Нерона сделали самим воплощением зла. В немецкой поэтической хронике XII века он представлен «самым жестоким из людей, которых когда-либо рождала мать».
Его предали посрамлению еще римские писатели — Тацит, Светоний, Кассий Дион. Средневековые сочинители только «подлили масла в огонь». А популярный роман «Quo Vadis», не раз выходивший на экраны, окончательно закрепил образ Нерона в сознании публики как личности в высшей степени презренной.
Разве не он убил свою родную мать? Разве не он отравил Британика, своего сводного брата? Разве не он потехи ради учинил в Риме страшный пожар? Не он ли обвинил в поджоге ни в чем не повинных христиан и обрек их на жесточайшие муки? Это всего лишь некоторые из преступлений, вменяемых в вину Нерону.
Минуло два тысячелетия, но никто даже не подумал опровергнуть эти на первый взгляд бесспорные обвинения. И лишь недавно стали раздаваться голоса, вносящие явный диссонанс в звучание согласного хора. Некоторые историки — и среди них прежде всего Жорж Ру и Жильбер-Шарль Пикар — решились поставить неожиданный вопрос: а что, если Нерон был оклеветан?
Мессалина, жена императора Клавдия, родила ему сына. Счастливый Клавдий нарек его Британиком —в честь победы над Британией. Распутство Мессалины было — и осталось — притчей во языцех. В довершение всего она, при живом-то Клавдии и даже не будучи разведенной с ним, умудрилась выйти замуж за своего любовника Силия. Она, видно, полагала, что император простит ей и это безумство. Но он не простил. Ввергнутая в смятение, Мессалина велела принести ей кинжал и уже приставила его острие к своей шее. Однако мужество оставило императрицу, и в последнее мгновение кто-то из челяди отвел ее руку с кинжалом — в данном случае руку смерти.