Волчьи ягоды
Шрифт:
Дом смотрит на нас - седыми окнами из-под ороговевшей чешуйчатой крышей, шумит вставками-окнами, хлопает дверями, топочет половицами под неслышными шагами. Покатый склон его усеян пиками-антеннами, сливающимися с голыми обожженными лишайником стволами и ветками сосен вдали, что черным забором или решеткой перегораживают небосвод, стараясь изрешетить его в мелкие полосочки. В них облака застревают и держатся где-то внизу, в стороне, не позволяя себя подняться высоко в небо, обведенное голубым крошащимся мелком. Я буквально ощущаю, как у меня пахнут им пальцы и крошится им под ногтями, я зачерпываю небо в ладонь, чтобы выпить его ветра и дождя.
–
– вопль Беладонны взметается ввысь, вспугивая с соседних веток нескольких птиц, которые тоже устремляются прямо в безоблачную, безбрежную голубую глубокую даль, похожую на чайную чашку.
Небосклон дрожит, трещит, звенит и дребезжит от ее радостных криков и я чувствую, что хочу закричать тоже, подхватить эту полную красок и жизни веселую и чистую звонкую ноту, готовую сорваться ввысь и улететь. Так далеко, что и не добраться взглядом.
Ветер треплет ресницы и щекочет порывами глаза, так, что они начинают слезиться, расцвечивает щеки прозрачным румянцем, и я грею их ладонями, пытаюсь ощутить краски, впитывающиеся в кожу. Ветер пахнет полынью, в нем запах весны - горького цветения и шепота трав, раскачивания деревьев, сцепившихся между собой ветками, тепло сухой нагретой земли, пуха и желтой цветочной пыльцы. Я чувствую солнечные прикосновения и лучи на своем лице - и открываю глаза...
...хмурое подутро чумазой серой копотью вламывается в окна, пугая чужие сны и прерывая еще не начавшиеся звуки утренней ходьбы и движений за дверью и в перепутанных темных коридорах. И заставляет тишину дремлющих дыханий опять оборваться - на мои хриплые стоны и неясный полусонный бред, похожий на невнятное бормотание.
От остывшей батареи, гусеницей свернувшейся под окном, волнами расходится холод, и я чувствую как закостенели и замерли веки, пытаясь жмуриться и не дрожать.
Вздрагивая от пробирающей поземки по спине, жмусь под куцым покрывалом, завернутым в проштопанную по краям простыню, до боли стискивая онемевшие пальцы и пытаясь подтянуть колени ближе к груди. Но не могу. Почему-то не умею. Я не знаю - как...
Внутри меня разгорается что-то странное - разверстывается, захватывая все больше пространства, становясь горячее, жгучее, ядовитее. Я не могу пошевелиться, я не успеваю ничего понять, когда дымная копоть от горения внутри подкатывает слишком высоко к горлу, и я задыхаюсь и никого не могу позвать. Душный воздух комнаты комками застревает в легких, трещины потолка придвигаются ближе, вдавливая в себя, и я прячусь от них, зажмуриваясь - изо всех сил, из последних, - в свои воспоминания, пахнущие солнцем и сырой травой, по которой можно бродить босиком...
...Мы забираемся куда-то глубоко в чащу. Здесь воздух чист, прозрачен и опьяняюще свеж, хоть Беладонна и не знает, что значит "опьяняющий", но она так говорит и заливисто смеется, позабыв обо всем. Под ее ногами, в обрамлении странных желтых цветов с круглыми темными листьями, обожранными серебристой поземкой, тонкой водяной змейкой протекает ручей - бежит, шумит, перепрыгивая через попадающиеся камни, ветки и кочки, он еще совсем молодой и сонный, и мы смотрим на него с Беладонной, затаив дыхания, словно боясь спугнуть ненароком что-то таинственное и волшебное...
...Где-то с тихим всплеском падает камень; маленькие круги бегут по воде, размываемые течением, пока не исчезают вовсе. Потоком воды волочет и перекатывает за собой размоченную сосновую шишку. Где-то под высокими листьями осоки капают и ударяются о гладь капли воды,
Я пробую на вкус ветер и стараюсь запомнить его во всех подробностях.
...Из-под глиняного берега у самого края воды свешивается в ручей чей-то хвост, существа, похожего на ящерицу, и тут же исчезает, еще раньше, чем Беладонна успевает восхищенно дернуть меня за рукав. Она такая красивая сейчас. Я смотрю на нее и шепчу, одними губами, завороженно, веря и - наконец - действительно желая верить в свою ворожбу. Мне хочется жить, до щемящей тоски в сердце, так, что все внутри вздрагивает и замирает.
– Мы будем ловить тритонов следующей весной. Я тебе обещаю.
Обещаю...
Обещаю...
Слова растворяются в темноте, проеденной плесенью стен и недостающих дыханий, мои воспоминания превращаются в труху и пепел, поджигающиеся прямо вслед за моим дыханием. Прямо вслед за несносным, гниющим торфяниковым тлением, что набрякает, щетинясь, горячей горячечной пустотой в костях, выправляя и выкручивая во все стороны суставы, и я боюсь этой боли.
И нет никого рядом, кто бы смог меня утешить. Никого такого же, как я.
Мы - это маленькие дети, похороненные в лесу.
Кто я?.. Кто я?..
Откуда-то со стороны, сквозь всполохи пожара, доносятся гул и вкрадчивое переплетение чьих-то голосов, сладким сиропом затопляет все изнутри, проникая под кожу, чтобы слиться с ней воедино. Удавами слов, жгутами мыслей, пропитавших это место вслух, мысленно и вскользь.
Я слышу отдельные слова, я разбираю наконец, что они говорят, но ничего не слышу. Все тише.
Здесь нет тишины, которая смогла бы меня защитить, не дать мне рассеяться в ничто, не дать потеряться, и ничто не препятствует мне, когда я улетаю, растворяюсь, сгораю против воли и перестаю быть. Только... внезапно слышится от двери кроткий вздох
И мне кажется, как кто-то опять уронил на пол стакан...
Или это просто звон...
ЭПИЗОД 8: город полыни, солнце и вечный сон;
...Когда я снова открываю глаза, проводов, опутывающих конечности, стало еще больше. Трубок и клапанов - тоже. От трубок вьются удавами хвосты пластиковых мешков, наполненными полупрозрачной жидкостью, как огромными каплями холодной росы, зависшие прямо в воздухе. Их много, чтобы возможно было сосчитать, если уставишься только в одну сторону, и они похожи на большие пьяные животы, пропускающие через себя призрачный белый свет, который как будто стал заметно холоднее и прозрачнее, желтее, чем было прежде. Словно в мое небесное молоко добавили кусочек масла, которое тает, оставляя за собой разбегающиеся дорожки и кляксы на бирюзовой пенке. Мое молоко покрывается корочкой. Или это я коченею, больше не в силах поднять глаза. Я с трудом замечаю, где я. Но я не здесь.
– Дереза, открой...
Молочная пенка растеклась за каким-то другим, незнакомым окном незнакомой палаты, в которой больше нет никого, кроме нас и писка многочисленных аппаратов, и слепит внутрь, отражается на голубой в желтом стене косыми лучами утра.
Здесь его называют всегда совершенно по-разному, но я хочу видеть то, что хочу, и перед моими глазами расцветают безудержные снежинки, преломляющиеся в лучах взошедшего сквозь пелену тумана солнца и жмущиеся к мутному оконному стеклу каждая большим алмазным камнем, величиной с ладонь. Так, что от их света сияют и горят огненно-блеклые зайчики на щеках.