Волчонок
Шрифт:
Врач любовно огладил прозрачный колпак. Отличная машина! Жаль, содержимое капсулы, мать его, портило всю радость от чудес прогресса. Под колпаком безмятежно дрых рядовой Тумидус. Дыхание ровное, на щеках – румянец, ресницы едва заметно трепещут. Не знал бы, с кем имеем дело – умилился бы!
Все они хороши, когда спят зубами к стенке.
Индикаторы капсулы горели зеленым. Здоров, как бык, чтоб ему из нарядов не вылезать! Вчера Тумидусу впрыснули очередную «офицерскую»: по графику. На процесс регенерации инъекция не влияла. У этого обормота даже частота пульса не изменилась! Как с гуся вода. Хорош ему тут прохлаждаться, пора выписывать.
Врач потянулся к сенсорам панели – и в раздумье опустил
Реакция нормальная, придраться не к чему.
Неважно, подумал врач, что он отвечал. Важно – как. Голос. Интонации. Взгляд. Мимика. Жесты. Ты, обер-центурион медицинской службы – ты не психиатр. Можешь ошибаться. Но «лестничной падали» ты за свою службу насмотрелся вдоволь. Чуешь, где жареным пахнет. Это все «офицерские» инъекции. Нельзя рядовому «офицерку» колоть. Надо прекратить курс. Средства в подготовку вложены? Глядите, экономисты-умники! Потом дороже обойдется. Конфликт приоритетов: солдат должен подчиняться. Хоть под «корсетом», хоть так. А «офицерка» стимулирует прямо противоположное поведение. Модифицированное? – все равно. Отправить рапорт по начальству? Держать парня в лазарете нет никаких оснований…
Указательный палец лег на сенсор пробуждения.
VIII
Марк зашел в умывальную, из нее – в гладильную.
За столами утюжили форму шесть человек. Ближе к окну трудился декан Прастина. Марк подошел к лопоухому, взял за шкирку и, не говоря ни слова, ударил лицом об край стола. Прастина завизжал: тонко, по-заячьи. Губа лопоухого треснула; брюки, выглаженные до «стрелок», измарались кровью. Марк пнул декана в колено. Бестолково размахивая руками, Прастина вывернулся, но кулак мстителя догнал его – с правой, в челюсть.
Марк еще бил Прастину, когда на него кинулись. Нет, не солдаты – двое деканов. Кто-то выскочил из гладильной, разинув рот в беззвучном крике. Миг, и в драку вмешался молодой, незнакомый декурион – судя по всему, он проходил мимо, и беглец врезался в него, будто снаряд. Стол опрокинули, раздался истошный вопль: горячий утюг мазнул по голому телу. Молодой декурион схватил утюг, замахнулся – и, рыча от разочарования, швырнул оружие в угол. Утюгом можно было убить, и декурион не желал рисковать. Вернувшись в свалку, он еще долго рычал.
Лестница, думал врач. Гори ты огнем, лестница!
Он еще не знал, что это надолго.
Сонет комика
Впервые я услышал эти стихи, как песню. Когда старый шталмейстер Донни Фуцельбаум был не в духе, он брал гитару. Одну песню он пел чаще других. Играл Донни отвратительно: скорее ритм, чем музыка. Но голос… В прокуренной уборной я узнал, что это стихотворение называется «Сонет комика». Что его написал Вениамин Золотой, поэт с Сеченя. Что «Сонету комика» предшествует «Сонет трагика», но Донни его не поет. Что трамвай – это такая электрическая таратайка с рогами…
Я был молод. Я еще многого не знал.
Мы – комики, нам имя – суета…
– Я ошибался! Солнце мое, вы не представляете, как я этому рад!
– Я тоже рада вас видеть, майомберо Зикимо.
Н’доли не обернулась. Она и так знала, с кем говорит. Кто еще, завидев коллегу, мог с полуслова продолжить спор трехмесячной давности, даже не поздоровавшись? Впрочем, надо отдать должное майомберо Зикимо – проигрывая, он честно признавал поражение, нисколько не расстраиваясь при этом.
Н’доли замедлила шаг, позволяя догнать себя.
– Образцы с Тренга крайне интересны. Вы живы-здоровы, все замечательно… И все равно, солнце мое, не стоило так рисковать!
Зикимо зашагал рядом, смешно выворачивая массивную голову на короткой шее, чтобы взглянуть на Н’доли. Низкорослый, коренастый, руки заросли рыжим волосом – если профессор Мваунгве походил на гориллу, то Зикимо смахивал на орангутана, облаченного в белый халат. Халат Зикимо давно стал притчей во языцех. Его ткань сияла чистотой горных снегов, какие бы эксперименты ни ставило неугомонное содержимое халата.
– Отбор образцов! Неужели для этого одно из светил Центра должно было подвергнуться ужасному риску?!
– Вы мне льстите, майомберо Зикимо. Светило? Я всего лишь делегированный сотрудник Института межрасовой генетики.
– Солнце мое, оставьте официоз для консилиума! Должность, степень, статус… У вас, между прочим, такая же степень майомберо. Мы что, станем величать друг друга, как на конференциях в Академии Хиззаца? Доктор Шанвури, доктор Зикимо… Великий Н'куйя, как я за вас переживал!
– Я тронута, коллега. Но вы преувеличиваете опасность…
– А если бы вас разоблачили? Арестовали?!
– Я прошла курс подготовки.
– Подготовка! – Зикимо всплеснул руками. Рыжие бровки-тучки вспорхнули на лоб. – Курс шпионажа за четыре месяца? Они что, насмотрелись дешевых боевиков, эти умники из научной разведки?! Четыре месяца! Люди учатся годами, а потом раз! – и томись до конца дней в застенках вражеских контрразведок… Как они сумели вас уговорить?!
– Вы несправедливы. Это мне пришлось их уговаривать. Кстати, а вы-то откуда в курсе? Про четыре месяца и научную разведку?