Волчья хватка
Шрифт:
Ражный чуть замедлил бег, по привычке увлеченный ловчим азартом, но лисы так и не обнаружил. А рассредоточенных по веретью и затаившихся зайцев кто-то спугнул еще раз! Они бросились врассыпную, путая следы, будто преследуемые выжловкой, и скоро исчезли в мареве пространства.
Через несколько минут он забыл об их странном поведении, поскольку впереди возникло бесформенное облако, чуть светящееся в утренних сумерках, а до восхода было еще далеко. Ражный умерил прыть и изменил направление, обходя туманность по большому кругу.
И тут заметил строчку знакомого, розово-синего женского следа, петляющего между деревьев с запада на восток – в сторону
И мгновенно все усилия пошли насмарку! Земные чувства, как и притяжение, сверзли Ражного на землю, вмиг лишив волчьей прыти. Тяжело переставляя огрузшие ноги, он приблизился к росчерку следа и разглядел лыжню с отпечатками лыжных палок по сторонам. Снегу за эти два дня прибавилось немного, весь ветровал и просто лесной мусор еще не прикрыло, и ходить в такую пору на беговых лыжах мог отважиться только их большой любитель, истосковавшийся за лето по снежной стихии.
Между тем заря уже пробила брешь в низких тучах на горизонте, до восхода оставалось немного, и следовало бы выдвинуться на исходный рубеж, встать на границе клубящегося облака, чтобы одним рывком преодолеть эти триста метров «запретной» зоны, однако манящая свежесть следа и его медленное угасание перетянули колеблющуюся мысль.
В Сирое всегда можно успеть, а вот представится ли еще случай повстречать свою долю?..
«Инверсионный» след, оставляемый в воздухе всяким теплокровным существом, кроме всего, нес в себе полную о нем информацию, в том числе и зрительную. Ражный вошел в розово-синее свечение, на минуту закрыл глаза и пригасил, увернул остроту чувств и мыслей, как в лампе уворачивают фитилек. Воображение рисовало картины одну ярче другой, и в какой-то неуловимый миг перед взором промелькнул полуразмытый, туманный образ – строгий овал лица, прямой, греческий нос с чуть раздутыми крыльями и чем-то очень знакомый, пристальный взгляд темных больших глаз под черными дугами бровей. Ражный запечатлел его в сознании и теперь силился вспомнить, где, когда и при каких обстоятельствах он уже возникал перед глазами.
И вдруг словно вспышкой озарило память: да это же взор волчицы! Той самой, что уже однажды приснилась и которую гоняли сначала на вертолете по зарастающим полям, потом по заброшенной деревне. Только что ощенившаяся, она уходила от охотников с волчонком в пасти или пережидала опасность, спрятавшись в траве, и Ражный несколько раз, будто на рогатину, натыкался на ее взгляд и отводил глаза, чтобы не выдать полякам.
Это сходство было настолько неожиданным и явным, что в первый миг он ощутил оцепенение – забыл, зачем пришел сюда. Потом резко развернулся, как на ристалище, и побежал вдоль лыжни, стараясь держаться подальше на тот случай, если эта женщина со взором волчицы пойдет назад. В какой-то момент он ощутил охотничий азарт, словно и в самом деле преследовал зверя, а километра через три, когда путаный и расплывающийся розово-синий шлейф стал более отчетливым, появилась надежда, что сможет догнать ее еще по пути и без волчьей прыти. Однако сколько бы ни прибавлял скорости, срезая углы, видел впереди лишь свежую лыжню, которая точно вывела к темным ельникам на берегу, где стояло его прибежище.
Ражный обрезал ельники по кругу – выходного следа не было. Ни на земле, ни в воздухе.
– Теперь ты никуда не денешься, – вслух проговорил он и встряхнулся, передавая вращательные движения от головы к ногам, как это
Теперь он уже не видел «инверсионного» следа, а лишь лыжню, заканчивающуюся возле крыльца веером. Так разворачиваются малые дети, но никак не опытные лыжники.
И было непонятно, вошла ли волчица в дом или чего-то напугалась, поэтому тихо развернулась и ушла назад…
Ражный затаился за кучей срубленных сучьев и минут двадцать стоял неподвижно: из трубы курился дымок – топилась заряженная с раннего утра печь, в окнах, высвеченных солнцем, не было и тени какого-либо движения – создавалось впечатление, что в его «вотчине» никого нет. Заземленный, утративший волчью прыть, он вместе с болью в мышцах ощутил, как начинает ломить от холода босые ноги и озноб охватывает разгоряченную спину. После состояния ража, как и после Правила, земное притяжение резко обострялось, и то, что в обычной жизни кажется естественным – вес собственного тела, рук и ног, наливалось тяжестью и кровью, как у космонавтов после долгого пребывания в невесомости. С той лишь разницей, что раж выделял из человека энергию крови, а Правило – солнечную, накопленную в костном мозге…
Стоять тут и ждать больше не имело смысла, поэтому он не скрываясь подошел к дому и с затаенной надеждой отворил дверь.
Чуда не случилось…
7
Карпенко наконец-то разогнулся, перевел дух и захохотал уже громко, изредка переходя на утробный сдавленный стон. И этот полузадушенный экстазом смех заставил оторвать взгляд от оголенных, намертво стиснутых челюстей. Савватеев спрыгнул в яму, поднял брошенную лопату и завернул набок голову зверя – нет, не пришита, держится на позвоночном столбе, сухожилиях и высохших остатках тканей. И только сейчас разглядел, что останки, хоть очень похожи, но все-таки не человеческие и, судя по укороченным конечностям, принадлежат какому-то хищному животному.
– Это зверь, – сказал он и поднял голову, встретившись взглядом с экспертом. – Посмотрите, где-то должны быть когти.
Старый и опытный судмедэксперт сел там, где стоял.
– Не было когтей!.. Мне кажется, это оборотень. А если так, то надо уходить на отдых. И в самом деле, наверное, шейный остеохондроз…
– Пожалуй, да. – Савватеев выбрался из ямы. – Пора… Но сейчас придется отработать.
Карпенко стоял, обнимая дерево, и все еще давился от навязчивого смеха, готового и впрямь перерасти в истерику.
– Повеселился? – Савватеев наотмашь ударил его по лицу. – Теперь говори, что это за зверь?
– Ты что, обалдел? – Егерь запоздало дернулся в сторону.
– Это пока, чтобы привести в чувство. И кто же в яме?
– Медведь!.. А вы думали, оборотень?
– Насколько я знаю, медвежатина – деликатес. Что это вы мясо закапываете?
– Больной оказался!.. Баруздин в прошлом году иностранцев привозил, отстреляли, а медведь трихинеллезный. А я думаю, где он закопал?..
– Кто такой Баруздин?
– Районный охотовед…
– Почему медведь без шкуры?
– Шкуру сняли, трофей. Ее же не едят – на стену вешают, не заразишься…
– А где когти?
– На шкуре… С когтями снимают.
– Ладно, согласен. А что это ты ночью копал возле трансформаторной будки?
– Да крысы, зараза… Там дыра в земле, крысы лезут и рога грызут. Нетоварный вид…
– Пока отвечаешь правильно, – заметил Савватеев. – А зачем сверху медвежьей могилы камни положили? Надгробие, что ли? Обычай?