Волчья звезда

Галина Мария Семеновна

Пес возник из тьмы внезапно и показался мне со страху почти таким же огромным, как лошадь — только двигался почти бесшумно. За ним появился еще один.

Я пошевелилась, и первый тихо зарычал — звук был низкий, точно отдаленный гром.

Я шепотом спросила:

— Твой баллончик у тебя? Он может их усыпить?

— Не знаю, — так же шепотом ответил Улисс, — не уверен. Здесь слишком сыро — газ сразу осядет. Потом… не знаю, как он подействует на животных. Может и вовсе не подействует.

— Тогда эта твоя штука, которая стреляет огнем…

— Вспышки

будут видны издалека.

— Какая разница? Они нас не пропустят. Говорят, они сразу бросаются к горлу.

Он неуверенно потянулся к сумке.

— Если бить, то наверняка. Они живучие.

Он сказал:

— Отойди в сторону.

— Не могу. Они сразу бросятся.

Улисс, стараясь шевелиться как можно меньше, отстегнул сумку и потянул наружу стреляющий Предмет. Собака, та, что ближе, припала на мощные лапы, не сводя с него глаз. Вторая, похоже, отслеживала меня — она подвинулась чуть вбок. Если он решит стрелять, может, ему удастся положить обоих?

Ветер, который, было, совсем стих, ударил меня со спины, гладкая дорожка воды пошла рябью. Собака вздернула голову, ноздри ее расширились, втягивая воздух. Потом она попятилась и заскулила.

Улисс сделал неуверенный шаг, вперед и собаки отступили — сначала на шаг, потом еще на шаг. Короткие уши прижаты к голове, ноги напряжены… Одна из них взвизгнула, словно ее ударили, повернулась и бросилась прочь, разбрызгивая воду. Вторая побежала следом. Обрубок хвоста был поджат. Я сказала:

— Ну и ну!

Улисс растерянно сказал:

— Я ничего не сделал.

— Что с того? Какая разница? Что-то их напугало. Нам нужно убираться отсюда — и поскорей.

Улисс все медлил, и я подтолкнула его.

— Да скорей же! Он пробормотал:

— Я почему-то очень устал. То, что я тоже устала, ему в голову, очевидно, не пришло.

Я сказала:

— Они пустят за нами погоню. Не знаю, что там случилось, но, что бы это ни было, оно задержит их ненадолго. Надо уходить. Воды они боятся — может, нам еще повезет… Ты умеешь плавать?

Он неуверенно ответил:

— Кажется да.

Я пожала плечами.

— Хорошо.

Кочевые не любят моря, а другой большой воды в их степях нет, так что мало кто из них может держаться на воде или управляться с лодкой, но лошади плавать умеют, хоть никто их этому не учит, и преследователи вполне могли пустить их через глубокие места. На самом деле надеяться нам было особенно не на что, но раз уж повезло один раз, могло повезти и во второй.

— Тогда пошли. Твои вещи не испортятся от воды?

Он сказал:

— Не знаю.

— Тогда подними их повыше.

Пойма так заросла, что в поднимающемся утреннем тумане нельзя было разглядеть, где отмель, а где глубокая вода, разве что на островах кустарник был погуще. Один такой куст рос неподалеку — я обломала толстую ветку и двинулась вперед, ощупывая дно перед собой. Река, с виду такая безопасная, на деле коварна и беспощадна, повсюду глубокие ямы и скрытые водовороты, а со дна бьют подземные ключи — такие

холодные, что сковывают ноги и останавливают дыхание любому, кто ступит в них.

Но там, где мы продвигались, воды было от силы по пояс — жаль только, что все, что удобно для нас, удобно и для наших преследователей.

Улисс шел молча, словно во сне, лишь один раз спросил:

— Куда мы идем?

Спросил равнодушно, словно это не имело значения. Я сказала:

— Вверх по течению и через пойму, на тот берег. Если выберемся, то, может, сумеем уйти. Он рассеянно сказал:

— Там все то же самое. Ничего нового.

— Почему? Говорят, там низина и сплошные болота — у нас таких нет. Они запросто могут затянуть даже всадника с лошадью.

— Я не об этом…

Поскольку я и понятия не имела, что он имел в виду, я замолчала — сейчас вообще было лучше помолчать — на воде, в безветрии, да еще на рассвете слова отражаются от воды и уходят бродить далеко от того места, где были сказаны.

Слева от меня оказалась яма; но рядом теченьем намело узкий песчаный гребень, который постепенно переходил в выступающую из воды косу — кусты ракитника полоскались в воде; из тумана, потревоженная шумом наших шагов, выпорхнула какая-то птица.

Улисс с надеждой спросил:

— Мы тут остановимся?

— Нет.

Ветер так выгладил песок, что на нем застыла неподвижная рябь, точно на водной поверхности — любые следы видны были издалека, не нужно быть кочевым, чтобы понять, что тут кто-то прошел.

Потому я обогнула косу вдоль берега, где воды было по щиколотку, а песок гладкий и твердый, и мы вновь оказались на стремнине, только уже с той стороны отмели. Тут теченье было посильнее, зато по другую сторону рукава располагалось множество мелких, чуть выступающих из воды островков; некоторые соединялись песчаными косами, некоторые болтались сами по себе, беспорядочно, словно их вытряхнула в воду из гигантского мешка чья-то огромная рука. Некоторые островки были надежны только с виду — просто кучи плавника, сгрудившиеся у какой-нибудь выступающей из воды коряги. Но тут затеряться было уже легче — требовалось лишь пересечь опасный участок с быстрым течением.

Я обернулась к Улиссу:

— Так ты говоришь, что умеешь плавать?

Он был занят тем, что застегивал сумку — все эти странные завязки и застежки, которые прилипают друг к другу или ползут по ткани, соединяя ее в один кусок.

Он пожал плечами:

— Не попробуешь, не узнаешь, верно?

— Тогда пошли.

Я выпустила из рук палку и та поплыла по течению, время от времени поворачиваясь вокруг своей оси — тут было много водоворотов; опасное место, — и бросилась в воду. Она была теплая, точно молоко и такая же мутная. Улисс плыл за мной — вполне пристойно, но ему мешала болтающаяся за плечами сумка, в которой вздулись пузыри воздуха, так, что она тянула его назад. Внизу, со дна, бил холодный ключ — когда я миновала его, он резанул меня по ногам, точно ножом. Я обернулась и сказала: