Вольф Мессинг. Видевший сквозь время
Шрифт:
– Вы оригинальный молодой человек. Но мне нечего выполнять. Вы не дали мне задания. Признаться, я был удивлен и потому несколько раз проверял себя.
– Вы правы, я ничего вам не задал и с интересом ждал результата, – сказал Куликов, и вся аудитория разразилась аплодисментами.
– Но я могу сказать больше, – перекрывая шум аплодисментов, громко заявил Мессинг. – Не давать никакого задания – это было ваше решение в последнюю секунду. А я могу вам поведать, что вы хотели мне задать, когда шли к кафедре. Хотите?
– Конечно, – улыбнулся Юрий.
– Вы
– Здорово... – с искренним удивлением и восхищением Куликов посмотрел на Мессинга. – Здорово... Я действительно хотел дать вам такое задание, но потом передумал.
И аудитория вновь взорвалась аплодисментами.
Они коротали поздний вечер вдвоем в номере гостиницы. Мессинг развалился в кресле и при свете торшера читал газету, нацепив на нос очки. Аида Михайловна сидела за столом, лампа под матерчатым абажуром освещала страницы лежащей перед ней книги.
– Чушь какая-то... – вдруг возмущенно проговорил Мессинг и зашуршал газетой. – Не понимаю, как умные люди могут писать такую чушь.
Аида Михайловна не ответила, продолжая читать.
– Аида, ты ждешь гостей? – вдруг спросил Мессинг.
– Нет, никого не жду... – продолжая читать, откликнулась Аида Михайловна.
– И я не жду... Но тем не менее у нас скоро будут гости...
Немного погодя в номер постучали, и не успел Мессинг сказать: “Войдите”, как в прихожей появился Артем Виноградов, в шляпе и светлом габардиновом плаще. В руке он держал свернутую трубкой газету. Следом за ним вошел администратор Осип Ефремович. Выражение лица у него было озабоченное и встревоженное. Последним в номер ввалился Дормидонт Павлович, тоже в плаще и шляпе, надвинутой на глаза.
– Просим прощения за неожиданный визит, Вольф Григорьевич и Аида Михайловна. Проходили мимо и решили заглянуть на огонек, – проговорил Артем Винограов, раздеваясь в прихожей.
– Так уж проходили мимо? – насмешливо переспросил Мессинг.
– Тяжело с тобой жить, Мессинг, – со вздохом прогудел Дормидонт Павлович. – Словечка соврать не даешь...
– И тем не менее все врут напропалую, – сказал Мессинг, сворачивая газету. – Аидочка, может, чаю гостям?
– Уже делаю. – Аида Михайловна ушла в маленькую комнатку рядом с ванной и туалетом, служившую кухней.
– Ты это читал? – Дормидонт Павлович бросил на стол свернутую газету.
– Только что. – Мессинг положил рядом свою.
– И что скажете, Вольф Григорьевич? – с тревогой спросил Артем Виноградов. – Честно говоря, я ничего не понимаю... Я же рассказы Зощенко с эстрады читаю. Что я теперь буду читать? И почему они антисоветские? Почему они на службе у буржуазной пропаганды?
– А как можно назвать Анну Ахматову беспросветным нытиком, проповедующим безнравственность? – тихо проговорил Осип Ефремович. – А у нас Ахматову читает Родненко. Три стихотворения читает. И номер идет на бис в любой аудитории. Что теперь Родненко будет читать? Вообще, что я теперь буду делать? Как я буду формировать репертуар? Я поставлю
– Чем дальше в лес, тем больше дров, – прогудел Дормидонт Павлович.
Они расселись за столом, освещенные висящей над ними лампой с абажуром, и все молча уставились на Мессинга. Мессинг приложил палец к губам и выразительно посмотрел на стены и потолок, сказал тихо:
– На полтона ниже, пожалуйста...
– Что? И здесь? – выпучил глаза Дормидонт Павлович.
– Ты тупее, чем я думал, Дормидонт, – улыбнулся Артем Виноградов. – Где же еще, как не здесь?
– Как же ты живешь тут, Вольф Григорьич? – просипел Дормидонт Павлович.
– А где мне прикажешь жить, милейший Дормидонт Павлович? Квартиру не дают... Живу вот и даже за номер не плачу...
– А кто платит? – спросил Осип Ефремович.
– А я откуда знаю? – вскинулся Мессинг. – Ямогу только догадываться.
Осип Ефремович захихикал и погрозил Мессингу пальцем.
Аида Михайловна принесла поднос с чашками, заварным чайником, вазочками с печеньем и вареньем, стала молча составлять все на стол. Потом также молча разлила по чашкам заварку, принесла чайник с кипятком и наполнила до самого верха, раздала всем ложки и блюдца для варенья. Гости принялись чаевничать.
– А как теперь Шаляпина петь? – вдруг тихо спросил Дормидонт Павлович.
– Про Шаляпина там ничего не говорится.
– Ну как же, по всем статьям – космополит, враг советской власти... – развел руками Дормидонт Павлович.
– А я весь репертуар представлю в цензуру: что разрешат, то и будете исполнять, – буркнул Осип Ефремович. – И голова болеть не будет.
– Боже мой, как мне все это надоело... – тихо простонал Артем Виноградов, качая головой. – И для чего все это делается, кто мне объяснит?
– А по-моему, тебе все объяснили, разве нет? – сказал Дормидонт Павлович. – Делай что приказано и не нуди! А будешь нудить – пожалте бриться...
– Ну хватит, хватит! – пристукнул по столу ладонью Осип Ефремович.
И все замолчали: пили чай, зачерпывали маленькими ложечками варенье, сопели и вздыхали. И старались не смотреть друг на друга. Наконец Осип Ефремович сказал тоном, не допускающим возражений:
– В стране ничего не делается без ведома товарища Сталина. И если про Ахматову, Зощенко и других так написано в “Правде” и написал это товарищ Жданов, значит, и товарищ Сталин знает об этом и одобрил эту статью. Вождь ошибаться не может.
В ответ никто не проронил ни слова. Осип Ефремович попытался заглянуть в глаза своим артистам, но все поспешно отводили взгляды в сторону. Только Мессинг сказал:
– Наверное, я мог бежать от фашистов в другие страны... хотя бы в Индию... или Южную Америку, но я решил жить в СССР. Я поверил товарищу Сталину и буду верить ему всегда...
И вновь ответом ему было молчание. Аида Михайловна заботливо подливала всем чай.
– Их теперь, наверное, арестуют? – тихо спросил Артем Виноградов.