Волгины
Шрифт:
— Микола! Микола! — бросается к нему Дудников. Он вытаскивает из противогаза индивидуальный пакет, хочет перевязать товарищу руку, но тот отрицательно качает головой, выхватывает здоровой рукой пакет, делает знак:
— Гляди! За танками!
Терять время действительно некогда. Дудников бросается к ружью… Но что сталось с окопом! Он весь разворочен, бруствер и амбразуры сдавлены, вокруг все изрыто, словно перепахано громадным плугом… Всюду — воронки, и земля дымится, едкая гарь выедает глаза…
Дудников окончательно приходит в
— Ага! Ага! Вот так им! Так! Что? Напились, душегубы? — как сумасшедший, кричит Дудников.
Он оборачивается и сквозь рассеивающуюся от разрыва снаряда пыль, совсем близко, видит заднюю часть фашистского танка. «Тигр» пятится назад, его башня медленно поворачивается, из орудия вылетает острый, чуть видный на солнце огонек. Башенный стрелок, очевидно, отстреливается от наседающего советского танка.
Иван в одну секунду переставляет тяжелое ружье, целится уже не из амбразуры, а с открытого бугорка и стреляет.
Бронебойная пуля пробивает бак с горючим, и «тигр» окутывается жарким пламенем.
— Микола! Микола! Еще один!
«Тигр» горит, как стог соломы. Крышка люка откидывается, из него выпрыгивают танкисты и залегают у гусениц…
Дудников бьет по ним из ружья раз за разом, пока нарастающий спереди гром не заставляет его вновь выставить ружье вперед.
— Обойму! — в который раз командует он и оборачивается к Миколе.
Тот сидит на корточках и зубами затягивает на левой руке, чуть пониже плеча, узел розового от крови, неловко намотанного бинта.
— Ползи на пункт! — приказывает ему Дудников, — Слышишь?
Микола что-то бормочет. Он отказывается. Он не похож на себя: на лице кровавые подтеки, гимнастерка изорвана, и только на одной стороне груди все еще поблескивают медали, а на другой — золотисто светится гвардейский значок.
Дудников делает еще несколько выстрелов и опять оборачивается к своему боевому товарищу. Тот сует ему теплую, нагревшуюся от солнца обойму.
— Иди же на перевязочный, дурило! — снова кричит Дудников, — Гвардии ефрейтор, я приказываю! — еще громче повторяет он и получает в ответ неизменно отрицательный кивок головы.
— Ну и пропадай! — сердито машет рукой Дудников. — Не хочешь? Пропадай!
И снова начинает стрелять. Видно только, как вздрагивает от отдачи его правое плечо. Солнце меркнет… Снаряд разрывается у самого окопа. Требуется с полминуты, чтобы протереть засыпанные горячей пылью глаза, проверить ружье. Главное, чтобы ружье было цело!
Быстрым и точным движением Дудников
Привычный нажим крючка… Промах! Танк продолжает подминать гусеницами остатки обожженной ржи. Крест растет, концы его начинают вертеться в глазах Дудникова, как крылья мельницы…
Дудникову хочется вцепиться зубами в землю.
Он дает сразу несколько выстрелов. Танки мчатся вперед.
— Микола, гранату!
Иван бросает связку гранат первым, за ним — Микола. Связка Дудникова разрывается под гусеницей, граната Миколы не долетает до цели: левая, раненая рука мешает правой быть ловкой и сильной…
Серая, запыленная вражеская машина, обгоняя другие машины, устремляется прямо на соседний окоп. Как мошкара рассыпалась за ним пехота. Бывают такие мгновения, когда все запечатлевается с особенной отчетливостью. Такую минуту переживал Дудников. Он прижался к земле грудью и, раскрыв жарко дышащий рот, смотрел на мчавшийся на соседнюю позицию танк…
Когда танк находился в нескольких метрах от окопа, из-за бруствера выпрыгнул человек, обвязанный связками гранат, как обучающийся пловец пробковым поясом, и, выставив руки вперед, крича что-то, чего, казалось, не могли заглушить ни выстрелы, ни разрывы, упал под гусеницу…
Высокое и черное взвилось облако, окутало танк.
Дудников протер глаза, силясь сообразить, что произошло, и разглядеть, что же осталось от человека…
Пыль оседала. Вражеская машина сильно накренилась, под ней зияла глубокая воронка. От бойца не осталось и следа.
И Дудников, словно очнувшись от сна, подумал: не пригрезилось ли ему все это?.. Надо было осмотреться…
Микола сидел на дне окопа и неповинующимися пальцами отвинчивал от изорванной в клочья гимнастерки гвардейский значок. Он боялся его потерять.
— Видал, как боец под танк бросился? — хрипло спросил Дудников.
Потерявший способность чему-либо удивляться, Микола вместо ответа взглянул на друга бесконечно усталыми, все повидавшими глазами.
На всем протяжении участка гвардии полковника Синегуба горели танки. Костров было так много, что сосчитать их сразу казалось невозможным.
Взгляд Дудникова остановился на мельнице. Она стояла нерушимая и гордая, как всегда…
Рота Рубена Арзуманяна вместе со всем батальоном оборонялась от наседающего врага уже восемь часов подряд. Было только два часа, но оттого, что солнце стало светить сквозь облака пыли, многим казалось, что уже наступает вечер. До темноты оставалось еще много времени, только сумерки могли позволить командирам перегруппировать свои силы и сделать передышку.