Волгины
Шрифт:
Возле Рубена непрерывно длинными очередями работал станковый пулемет. Арзуманян каждым своим нервом ощущал его яростный пульс: захлебнется, откажет пулемет, и какая-то лазейка для врага, какая-то щель на несколько секунд останется открытой.
Чего боялся Рубен, то и произошло. Пулемет умолк. Двое бойцов расчета, отчаянно ругаясь и подталкивая друг друга, завозились у замка. Один — совсем молодой, худенький и бледный паренек — ожесточенно рвал ленту из медной горловины приемника, другой — пожилой, с красным потным лицом — ковырялся
Арзуманян подскочил к ним.
— В чем дело? Зачем сразу четыре руки? Надо только две!
Он оттянул рукоятку, отпустил. Лента не подалась. Он выдернул три гильзы, подтянул давшую перекос ленту, снова отвел рукоятку… Четкий щелчок — лента встала на место. Затвор подал патрон.
— Вот так надо!
Арзуманян посмотрел в амбразуру пулеметного гнезда и увидел бегущих прямо на окоп каких-то тощих, долговязых мальчишек в зеленоватых кителях с белыми скрещенными мечами пониже нагрудных карманов, с закатанными до локтей рукавами. Лица у них были мертвенно-бледные, словно безглазые, с длинными отвислыми челюстями. Это были гренадеры особой дивизии СС «Огня и меча».
«Сопляки какие-то. Откуда их таких насобирал Гитлер?» — успел подумать Арзуманян.
Молоденький пулеметчик запустил по ним длинную очередь. Гренадеры залегли в двадцати шагах, в них полетели гранаты, но часть в одиночку и парами уже сваливалась в траншею.
«Какие нахалы! Ай-ай-ай!» — подумал Рубен.
И, выставив вперед автомат, побежал к выступу траншеи, где спряталось несколько гренадеров. Они уже прилаживались, чтобы зацепиться за новый рубеж и держаться до прибытия новой волны. Две роты эсэсовцев шли вслед за танками. Два танка уже проскочили окопы и стреляли где-то позади, обороняясь от русских самоходок.
Нагнувшись, прижимаясь к стене траншеи, Арзуманян подбежал к выступу, за которым укрылись эсэсовцы. Пулемет позади работал четко — там все было в порядке.
Вдруг из-за выступа показалась голова в широкой каске с рогульками и черное дуло автомата. Рубен плотнее прилип к стене, выхватил из кармана галифе единственную бывшую при нем гранату, метнул через выступ. Мелким, сухим дождем брызнула земля…
Еще две грязно-зеленые фигуры, полусогнувшись, встали на бруствере траншеи, готовые спрыгнуть за выступ. Рубен дал по ним автоматную очередь. Один эсэсовец рухнул в окоп, как мешок, другой свалился за бруствер… Еще мелькнуло две тени… Пулемет сзади продолжал отстукивать беспощадную очередь.
Тогда Арзуманян, пренебрегая опасностью, с кошачьим проворством выпрыгнул из окопа и по его краю на животе пополз к выступу. Миновав его, он снова спрыгнул в окоп и очутился за спиной двух эсэсовцев. В Рубене проснулась ловкость лазавших по горам предков.
Фашистские гренадеры не успели встретить его огнем своих автоматов: молниеносная очередь Арзуманяна опередила их.
В других секторах траншеи шел рукопашный бой. Рубен поспешил к бойцам на выручку, но его
— Товарищ гвардии старший лейтенант, а кто же ротой командовать будет?
Рубен опустил автомат, как застигнутый за недопустимой шалостью мальчишка.
— Прошу вас — на свое командирское место, товарищ старший лейтенант, — сказал Гомонов.
— Ладно, ладно. Иду, — совсем остыв от боевого азарта, недовольно пробурчал Арзуманян и быстро, не пригибаясь, зашагал к своему наполовину разрушенному командному пункту.
Бой как будто утихал. В дзоте с нетерпением ожидал Арзуманяна связист. Рубен взял трубку и услышал раздраженный, как всегда во время боя, голос Гармаша:
— Ты, Рубен, сегодня будешь воевать как следует или нет?
Арзуманян сердито спросил:
— В чем дело, гвардии капитан? Сейчас только что эсэсовцев лично вышибал.
— Лично? Вот и плохо. Ты бы лучше за флангами смотрел. А теперь оставляй-ка прикрытие и отходи с боем на второй рубеж. Ориентиры — окраина сожженного села; четвертый дом слева, понял? Вторая рота уже отходит…
— Зачем отходить? — резким голосом яростно закричал Арзуманян. — Я буду держаться! Ногами, руками, зубами!
— Будешь держать второй рубеж! — еще громче закричал в трубке Гармаш. — Немцы просачиваются на участке третьего батальона. Хозяин приказал.
Рубен повесил трубку, сказал с недоумением:
— Зачем отдавать, чтобы опять брать? Не понимаю.
В своем недоумении Арзуманян, пожалуй, был прав, но он плохо знал, что творилось у дальнего «соседа». А на главном направлении израненному, истекающему кровью зверю на короткое время удалось просунуть одну лапу в приоткрытую стальную дверь.
Ровно через два часа Арзуманяну вновь пришлось занимать оставленный рубеж. Снова полыхали огнем окопы первой линии, и немцы тщетно пытались атаковать их; опять стояли на своих местах стрелки и бронебойщики Гармаша…
К Арзуманяну подбежал осыпанный пылью, запыхавшийся связной и заплетающимся языком доложил:
— Товарищ гвардии старший лейтенант! Трофима Денисовича убило! Вот его сумка и партбилет!
— Что ты? Что ты? Зачем такое говоришь? — не своим голосом закричал Арзуманян.
— Верно говорю… Миной… И еще одного бойца с ним! — растерянно добавил связной.
Рубен все еще не верил… Он взял партбилет и кожаную сумку замполита с торчащими из нее карандашами и пачкой боевых листков. Сумка, казалось, еще хранила тепло больших крестьянских рук скромного сибиряка Гомонова. Арзуманян встал, снял каску и с минуту молча смотрел на еще не просохшие пятна крови на сумке… Боец тоже обнажил голову…
— Ай-ай-ай! — скорбно завопил Арзуманян. — Что я теперь буду делать?.. Ай-ай-ай!