Волк с Уолл-стрит
Шрифт:
В понедельник утром я решил не ходить в офис. Я подумал, что будет выглядеть гораздо достойнее, если меня арестуют в моем собственном доме, а не в мрачном Вудсайде. Нет, я не дам арестовать себя в «Стив Мэдден Шуз», где Сапожник тут же сообразит, что это идеальный шанс кинуть меня на опционы на акции. Пусть сотрудники «Стив Мэдден Шуз» прочтут о моем аресте на первой полосе «Нью-Йорк таймс», как и весь остальной свободный мир. Я не доставлю им удовольствия видеть, как меня уводят в наручниках. Это удовольствие я приберегу для Герцогини.
Но потом произошло что-то странное. Вернее, ничего
К четвергу вся эта тишина начала действовать мне на нервы, и я решил рискнуть и позвонить Грегори О’Коннеллу — тому самому адвокату, которого рекомендовал мне Бо. Кажется, он тот самый человек, у которого я могу получить нужную мне информацию, поскольку, по словам Бо, именно он полгода назад был в Восточном районе и общался там с Шоном О’Ши, помощником федерального прокурора.
Разумеется, я не мог быть полностью откровенным с Грегом. Ведь он адвокат, а адвокатам нельзя полностью доверять, особенно в уголовных делах, ведь они не имеют права представлять интересы клиента, если сами думают, что он действительно виновен. Разумеется, это была нелепая концепция, и всем было хорошо известно, что адвокаты зарабатывают на жизнь, защищая заведомо виновных. Но частью этой игры было неписаное правило, по умолчанию соблюдавшееся подзащитным и его адвокатом: преступник должен был настаивать, что он невиновен, и тогда адвокат помогал преступнику слепить из сбивчивых и противоречивых пояснений стройную стратегию защиты.
Поэтому, разговаривая с Грегом, я бесстыдно врал, объясняя, что просто оказался втянутым в чужие проблемы. Я наплел ему, что семья моей жены в Британии по чистому совпадению пользовалась услугами того же банкира, что и какие-то махинаторы из офшора. Излагая эту версию событий своему будущему адвокату и особо упирая на то, насколько прелестное, живое и здоровое существо эта моя тетушка Патриция (так мне в тот момент казалось правильнее), — я начал различать слабый свет надежды в конце тоннеля.
Мой рассказ был весьма правдоподобным. Во всяком случае, именно так я думал, пока Грегори О’Коннелл не спросил чрезвычайно скептическим тоном:
— Интересно, где это шестидесятипятилетние учительницы на пенсии берут три миллиона наличными, чтобы открывать счета в банке?
Гм… ну… хорошо, признаю, тут есть небольшая неувязка. Оставалось только включить дурачка.
— Откуда же мне это знать? — ответил я как можно более невозмутимо.
Да, я правильно выбрал интонацию. Волк умел быть спокойным и невозмутимым даже в самых тяжелых обстоятельствах.
— Послушайте, Грег, Патриция — да будет ей земля пухом — часто рассказывала, что ее бывший муж в свое время был первым летчиком-испытателем истребителей с вертикальным взлетом. Держу пари, КГБ заплатил бы громадные деньги за информацию об этом самолете. Так может, он и получил эти деньги от КГБ? Помнится,
— Ну хорошо, я сделаю несколько звонков и тогда уже выскажу свои предварительные соображения, — сказал мой любезный адвокат. — Одно мне непонятно, Джордан. Не могли бы вы все же уточнить, жива ли ваша тетушка Патриция или ее уже нет на этом свете? Вы только что пожелали ей земли пухом, но пару минут назад утверждали, что она мирно живет в Лондоне. Было бы неплохо, если бы я знал, что именно из этого правда.
Вот так прокололся! В будущем надо быть осторожнее насчет нынешнего положения тетушки Патриции. Теперь же придется блефовать.
— Ну, это зависит от того, что для меня лучше в данной ситуации. Что выгоднее — ее жизнь или ее смерть?
— Гм… Было бы хорошо, если бы она могла выступить в суде с заявлением, что эти деньги принадлежат ей, или, по крайней мере, подписать показания под присягой в присутствии нотариуса, удостоверяющие сей факт. Так что лучше, если бы она оказалась жива.
— Тогда считайте, что она очень даже жива, — уверенно сказал я, думая о Директоре Подделок и его умении подделывать самые сложные документы. — Но она очень дорожит своим уединением, так что придется удовольствоваться письменными показаниями.
В трубке наступило молчание. Спустя добрых десять секунд мой адвокат, наконец, сказал:
— Ну хорошо. Я думаю, картина достаточно ясная. Я перезвоню вам через несколько часов.
Он перезвонил через час.
— По вашему делу не происходит ничего нового, — сказал он. — Шон О’Ши через две недели уходит со своего поста, чтобы пополнить ряды скромных адвокатов, поэтому он был непривычно откровенен со мной. Он сказал, что ваше дело до сих пор ведет Коулмэн. Никто из федеральной прокуратуры в нем не заинтересован. Что же касается этого швейцарского банкира, в его деле не видно ничего, что бы имело хоть какое-то отношение к вам. Во всяком случае, на данный момент.
Следующие несколько минут он потратил на то, чтобы заверить меня в том, что я практически вне подозрений.
Повесив трубку, я постарался выкинуть из головы слово «практически» и сосредоточиться на словах «вне подозрений». Мне нужно было срочно поговорить с моим Директором Подделок, чтобы оценить весь масштаб ущерба. Если окажется, что и он, как Сорель, сидит в американской тюрьме — или в швейцарской в ожидании экстрадиции в США, — тогда я в глубокой заднице. Если же нет, если он тоже практически вне подозрений и может по-прежнему заниматься своим искусством, тогда, возможно, все еще выправится.
Я позвонил ему из таксофона в ресторане «Старр Богзз» и услышал страшный рассказ о том, как швейцарская полиция нагрянула в его офис и изъяла несколько коробок документов. Да, американцы хотят, чтобы он приехал на допрос в США, но официальных обвинений не предъявляли. Нет, швейцарское правительство ни при каких обстоятельствах не выдаст его Соединенным Штатам, но ему теперь небезопасно выезжать за пределы Швейцарии, поскольку Интерпол может его арестовать по международному ордеру.
Наконец разговор зашел о счетах Патриции Меллор.