Волк с Уолл-стрит
Шрифт:
Я и глазом не успел моргнуть, как «феррари» уже свернул на подъездную дорожку. Хлопнула дверца — не дожидаясь, когда я остановлю машину, Герцогиня бегом бросилась к дому. Я в оцепенении смотрел на часы — на них было 7:45 вечера. Обычно дорога из отеля занимала сорок пять минут — сегодня я уложился в семнадцать.
Пока мы, сломя голову, мчались домой, Герцогиня успела позвонить врачу Картера — прогноз оказался настолько мрачным, что у меня сжалось сердце. В возрасте Картера высокая температура, сопровождаемая такой сильной слабостью, когда малыш не в силах пошевелиться, может означать только одно — цереброспинальный менингит, воспаление оболочки спинного мозга. По словам доктора, он бывает двух типов, бактериальный
Я всегда гадал, как родителям удается любить таких детей. Мне случалось видеть детей с задержками развития. Зрелище было душераздирающее — невозможно смотреть, как несчастные родители стараются хоть как-то скрасить жизнь бедного малыша, у меня просто сжималось сердце. А та беспредельная любовь и терпение, с которым они относились к детям, несмотря ни на что — ни на обращенные в их сторону взгляды, ни на чувство вины, которое наверняка не давало им покоя! Непосильная ноша, которую бедняги вынуждены были нести до конца своих дней, — это неизменно вызывало у меня благоговение и уважение.
Способен ли я на нечто подобное? Хватит ли у меня сил терпеливо и достойно нести этот крест? Проще простого сказать: «Да, конечно!»… но так ли это на самом деле? Полюбить ребенка, которого ты толком даже не сможешь узнать, с которым вас, по сути, ничто не будет связывать… Оставалось только молиться, что Господь пошлет мне силы стать человеком, который на это способен, — хорошим человеком и по-настоящему сильным. В то, что Герцогине это по силам, у меня не было ни малейших сомнений. С самого первого дня между моей женой и Картером возникла тесная связь. Как у меня с Чэндлер — с того самого времени, как она подросла настолько, чтобы я мог воспринимать ее как личность. И сейчас, когда у нее было какое-то горе, она неизменно звала на помощь папу.
Зато Картера, хотя ему не было еще и двух месяцев, связывали какие-то мистические узы с Надин. Одно ее присутствие, казалось, действует на него успокаивающе — оказавшись у нее на руках, малыш тут же начинал улыбаться, словно чувствуя, что теперь, когда мама рядом, все будет хорошо. Когда-нибудь, мечтал я, наблюдая за ними, я тоже постараюсь сблизиться со своим сыном… если Господь даст мне такую возможность.
К тому времени, как я ворвался в дом, Герцогиня уже держала на руках завернутого в голубое одеяльце Картера. Ночной Рокко подогнал «роллс-ройс» ко входу и был готов мчаться в больницу. Пока мы с Герцогиней бежали к машине, я украдкой дотронулся до макушки Картера и с испугом отдернул руку. Он буквально горел. Правда, он все еще дышал, хоть и с трудом. Но не двигался — возможно, впал в беспамятство.
Мы с Герцогиней уселись сзади, Сьюзен поспешно юркнула на переднее сиденье рядом с водителем. Рокко, в прошлом детектив полиции Нью-Йорка, гнал машину, не обращая внимания ни на светофоры, ни на стрелку спидометра. И в данных обстоятельствах мне и в голову не пришло бы сделать ему замечание. По дороге в больницу я попытался дозвониться с мобильного доктору Грину во Флориду — к несчастью, его не оказалось дома. Тогда я позвонил родителям — попросил их ждать нас в больнице Норт-Шор в Манхессете, до которой мы могли бы добраться на пять минут раньше, чем до Еврейской больницы Лонг-Айленда. Все остальное время мы сидели в молчании… слез по-прежнему не было.
Едва «роллс-ройс», взвизгнув тормозами, остановился у входа в приемный
— Похоже, спинальный менингит, — бросил нам моложавый доктор с кустистыми бровями. — Нужно сделать малышу спинномозговую пункцию, но для этого требуется ваше согласие. Риск невелик, но всегда существует возможность инфекции или…
— Делайте же эту чертову пункцию! — рявкнула Герцогиня.
Доктор невозмутимо кивнул, по-видимому нисколько не обиженный тоном моей жены. Впрочем, она имела на это полное право.
А потом оставалось только ждать. Сколько времени прошло, десять минут или два часа, трудно было сказать. Потом температура у Картера вдруг упала, после чего он принялся плакать. Точнее, это был даже не плач, а крик — высокий, пронзительный крик, который невозможно описать и от которого мурашки ползли по спине. Ежась, я гадал, неужели все дети кричат так, когда чувствуют, что у них отбирают жизнь… кричат, как будто в смертной тоске, догадываясь об участи, которая их ждет, и не в силах смириться с ней.
Мы с Герцогиней сидели в приемной, прижавшись друг к другу, отчаянно надеясь на чудо. Рядом, так же молча, сидели мои родители и Сьюзен. Сэр Макс метался взад и вперед по приемному покою, отчаянно дымя сигаретой и не обращая внимания на табличку «Не курить» на стене, — я мысленно пожалел того, кому хватит смелости сделать ему замечание. Моя мать, сидевшая рядом со мной, тихо плакала. Я украдкой покосился на нее и вздохнул — она в жизни своей не выглядела так ужасно. Сьюзен, на время забыв свои теории заговоров, жалась к дочери. Ничего удивительного: одно дело, когда ребенок рождается с дыркой в сердце — ведь дырку можно заштопать. И совсем другое, когда впереди маячит перспектива, что этот самый ребенок до конца жизни останется слепым, глухим и умственно отсталым.
Не успел я подумать об этом, как двери раздвинулись и на пороге приемной появился одетый в зеленую больничную робу доктор. Выражение лица у него было непроницаемое. Мы с Герцогиней, сорвавшись с места, ринулись к нему.
— Мне очень жаль, мистер и миссис Белфорт, — вздохнул врач, — спинномозговая пункция дала положительный результат. Так что у вашего сына менингит. И…
— Бактериальный или вирусный? — перебил я его. Схватив жену за руку, я мысленно взмолился, чтобы он ответил: «Вирусный».
Доктор немного помолчал. Потом вздохнул и посмотрел нам в глаза.
— Бактериальный, — печально сказал он. — Мы все молились, чтобы он оказался вирусным, но тест подтвердил наши наихудшие подозрения, — доктор сделал еще один глубокий вздох. — Правда, нам удалось сбить Картеру температуру, так что, похоже, он справится. Увы, при бактериальном менингите центральной нервной системе часто наносится непоправимый урон. Пока еще слишком рано говорить, насколько сильный ущерб нанесен в данном случае и что именно пострадало, но обычно менингит влечет за собой потерю слуха и зрения и… — доктор замялся, как будто подыскивая подходящее слово, — …и некоторую задержку в развитии. Мне очень жаль. Как только пройдет острый период, мы подключим специалистов, чтобы определить, насколько велик ущерб. А сейчас все, что мы можем, — это давать ему большие дозы антибиотиков, чтобы убить инфекцию. На данном этапе мы даже не можем определить, о какой бактерии идет речь; пока можно сказать только, что речь идет о каком-то чрезвычайно редком, нетипичном для менингита возбудителе. Мы связались с заведующим инфекционным отделением — он уже едет в больницу.