Волк с Уолл-стрит
Шрифт:
Даг Тэлбот оказался неплохим парнем, и мы добрый час травили друг другу байки. На самом деле, как мне предстояло вскоре узнать, практически всех, кто лечится от наркозависимости, объединяет нездоровая тяга к игре «Кто из нас самый больной псих?». Само собой, совсем скоро Даг понял, что ему со мной не тягаться, и к тому времени, как я подобрался к рассказу о мясницком ноже и выпотрошенном диване, он уже наслушался сполна.
Тогда он сменил тему и начал рассказывать, что собирается сделать свою компанию публичной. Дал мне какие-то бумаги,
Потом мы сели в его черный «мерседес», и он отвез меня в общежитие, состоявшее из нескольких коттеджей рядом с клиникой. Эти здания вообще-то не были частью «Тэлбот Марш», но Даг договорился с управляющей компанией, так что примерно треть квартир занимали его пациенты. Вот и еще один источник дохода.
Когда мы выходили из «мерседеса», Даг сказал:
— Если я могу что-нибудь для вас сделать, если кто-то из персонала или пациентов будет вам досаждать, просто дайте мне знать, и я разберусь.
Я поблагодарил его, подумав, что с 99-процентной вероятностью обращусь к нему по этому самому поводу, прежде чем пройдут мои четыре недели. А потом направился в логово дракона.
В каждом коттедже имелось шесть квартир. Мне предстояло поселиться на втором этаже. Я поднялся по невысокой лестнице и обнаружил, что дверь в мою квартиру широко открыта. Внутри за круглым обеденным столом из какой-то беленой древесины, очень дешевой на вид, сидели два моих соседа и с остервенением строчили что-то в пружинных блокнотах.
— Привет, я Джордан. Приятно познакомиться.
Один из них — высокий блондин лет сорока — не представившись, спросил:
— Чего от тебя хотел Даг Тэлбот?
Другой, очень красивый парень, тоже вмешался:
— А ты откуда вообще знаешь Дага Тэлбота?
Я улыбнулся им обоим и ответил:
— Ага, я тоже очень рад познакомиться, ребят.
А потом прошел мимо них, не говоря больше ни слова, зашел в спальню и закрыл дверь. Внутри было три кровати, одна из них не заправлена. Я бросил свой чемодан рядом с кроватью и сел на матрас. У противоположной стены стоял простенький телевизор на дешевой деревянной подставке. Я включил телек и нашел новостной канал.
Уже через минуту оба соседа явились по мою душу.
Блондин сказал:
— Смотреть телевизор днем нам не рекомендуют.
— Он подпитывает болезнь, — добавил красивый. — Это считается неразумным.
«Рекомендуют»? «Неразумным»? Святый Боже! Если бы они только знали, на какую степень неразумия способен мой разум!
— Ценю вашу заботу о моем здоровье, — отрезал я, — но я не смотрел телевизор почти неделю, поэтому — если вы не против, конечно, — почему бы вам не оставить меня в покое и не заняться своими собственными чертовыми проблемами? Если уж мне приспичило вести себя неразумно, я буду делать это так,
— Что ты за врач такой вообще? — спросил блондин с осуждением.
— Я не врач! А что это у вас там за телефон стоит? — Я указал на бежевый телефонный аппарат на деревянном столике, прямо под небольшим прямоугольным окном, отчаянно нуждавшемся в том, чтобы его помыли. — Им можно пользоваться, или это тоже считается неразумным?
— Нет, пользоваться можно, — сказал красивый, — но он только для звонков за счет абонента.
Я кивнул.
— А ты сам что за врач?
— Я был офтальмологом, но потерял лицензию.
— А ты? — спросил я блондина, который в детстве явно был членом гитлерюгенда. — Ты тоже потерял?
Тот кивнул.
— Я стоматолог и лишился лицензии заслуженно, — говорил он совершенно как автомат. — Я страдал от страшной болезни, и мне нужно было лечиться. Благодаря персоналу «Тэлбот Марш» мое выздоровление идет очень успешно. Как только мне будет сообщено, что я полностью излечился, я попытаюсь вернуть себе лицензию.
Я покачал головой, словно его слова бросали возмутительный вызов логике, а потом поднял трубку и начал набирать Олд-Бруквилл.
Стоматолог заметил:
— Разговоры дольше пяти минут не рекомендуются. Это вредно с точки зрения реабилитации.
Офтальмолог добавил:
— На тебя будет наложен штраф.
— Да неужели? И как, черт их дери, они узнают?
Оба они переглянулись, затем подняли брови и невинно пожали плечами.
Я изобразил на лице улыбку.
— Что ж, прошу меня извинить, но мне нужно сделать пару звонков. Освобожусь примерно через час.
Блондин кивнул и бросил взгляд на часы. Потом они оба вернулись в столовую и снова принялись усиленно выздоравливать.
Через пару секунд Гвинн подняла трубку. Мы тепло поздоровались, и она прошептала:
— Я отправила вам тыщу баксов в носках. Получили уже?
— Пока нет. Наверное, завтра получу. Но это не так важно, Гвинн, я другое хочу сказать — я больше не буду мучить тебя вопросами о Надин. Я знаю, что она дома и что она не хочет со мной говорить. Ничего страшного Ты даже не говори ей, что я звонил. Просто сама бери трубку и зови детей к телефону. Я буду звонить по утрам, около восьми, хорошо?
— Ладненько, — сказала Гвинн. — Надеюсь, вы с миссис Белфорт помиритесь. В доме теперь уж очень тихо сделалось. И очень как-то грустно.
— Я тоже на это надеюсь, Гвинн. Очень надеюсь.
Мы поговорили еще несколько минут, а потом распрощались.
Вечером того же дня, чуть раньше девяти, я впервые получил свою персональную дозу безумия местного розлива. В гостиной устроили собрание для всех обитателей коттеджей, на котором нам предстояло поделиться всем негодованием, которое накопилось в нас за день. Это называлось «встречей десятого шага», потому что как-то соотносилось с десятым шагом по системе «Анонимных алкоголиков». Но, взяв в руки книгу и прочитав, что такое десятый шаг — он заключался в постоянном самоанализе и признании собственных ошибок, — я так и не понял, каким образом эта встреча могла к нему относиться.