Волк среди волков
Шрифт:
И опять выпало красное. Теперь перед ним лежала уже целая гора фишек.
Он отодвинулся и, словно просыпаясь, посмотрел кругом. Самым приличным из всех игравших был по-прежнему господин с моноклем. Ротмистр стал следить за длинными, тонкими, слегка отогнутыми на концах пальцами этого господина, которые с невероятной быстротой раскладывали кучки фишек на отдельные цифры и на пересечение клеток. И недолго думая последовал примеру этого господина: тоже стал ставить на числа и на пересечение клеток, причем, из деликатности (чтоб не мешать тому), избегал занятых им клеток.
Снова крупье выкрикнул что-то, снова к некоторым кучкам поставленных ротмистром
С этой минуты ротмистр сидел как завороженный. Постукивание шарика, выкрики крупье, зеленое сукно с цифрами, надписями, квадратами и прямоугольниками, на которые прихотливым узором ложились разноцветные фишки — все это приковало его к себе. Он забыл обо всем, забыл, где находится и какой уже поздний час. Он уже не вспоминал ни о Штудмане, ни об этом сомнительном портупей-юнкере Пагеле. Нейлоэ не существовало. От него требовалось проворство; его глаз, даже быстрее, чем рука, должен был выискивать свободные клетки, куда можно было бы еще бросить фишки. Надо было быстро собирать выигрыши, решать, какие ставки остаются.
На миг наступил неприятный перерыв, вызванный тем, что у ротмистра, к его изумлению, больше не оказалось фишек. Раздраженно шарил он в карманах пиджака, раздраженно — оттого, что приходилось пропустить одну игру. Причем отсутствие фишек вызвало в нем не мысль о проигрыше, его рассердила только задержка. Слава богу, оказалось, что за ним наблюдают: один из помощников крупье уже держал для него наготове новые. И в полном самозабвении, без всякой мысли о том, что он ведь проиграл здесь почти все бывшие при нем деньги, он вытащил из кармана еще пачку банкнотов и обменял их на костяные фишки.
Вскоре после этой невольной и досадной заминки, в самый разгар игры, возле ротмистра вдруг очутился фон Штудман и шепнул, наклонившись к нему, что Пагель, слава тебе господи, наигрался и собирается уходить.
Разгневанный ротмистр в ответ удивился, какое ему, черт подери, дело до этого молодого человека? Он чувствует себя здесь превосходно и не имеет ни малейшего желания идти домой.
Штудман, крайне изумленный, спросил, действительно ли ротмистр намерен играть?
Фон Праквиц был почти уверен, что ту вон кучку фишек, лежавшую на скрещении клеток 13, 14, 16 и 17, на которую только что пал выигрыш, поставил он, но женская рука, украшенная кольцом с жемчужиной, потянулась и забрала всю кучку себе. Ротмистр встретился взглядом с крупье, спокойно изучавшим его. Весьма раздраженно попросил он Штудмана уйти и оставить его в покое!
Штудман не ответил, и ротмистр продолжал ставить; однако не мог сосредоточиться на игре. Он, не видя, чувствовал, что Штудман стоит позади него и следит за его ставками.
Наконец ротмистр круто обернулся и резко заявил:
— Господин обер-лейтенант, вы не моя нянька!
Это замечание, напомнившее обоим их старые разногласия времен войны, оказало действие. Штудман отвесил очень легкий, снисходительный поклон и отошел.
Когда ротмистр, облегченно вздохнув, снова обратил свой взгляд на зеленое поле, то увидел, что тем временем исчезли и его последние фишки. Он сердито покосился на крупье, и ему почудилось, что тот прячет под взъерошенными усами улыбку. Фон Праквиц открыл запиравшееся двойным запором внутреннее отделение бумажника и извлек оттуда 70 долларов, все свое достояние в валюте. Помощник крупье с невероятной быстротой стал нагромождать перед ним
Но только слова прозвучали в нем, не их смысл. Обилие фишек вернуло ему уверенность в себе, привело в отличное настроение. Он ласково подумал: «Какой он нелепый, этот вечно озабоченный Штудман!» — почти улыбаясь, уселся поудобнее и снова начал ставить.
Однако его хорошее настроение держалось недолго. Все с большим раздражением видел он, как ставка за ставкой исчезает под лопаткой крупье. Фишки уже только изредка сыпались на покрытые его ставками клетки. Все чаще приходилось ему лазить в карман, который уже не был так туго набит. Но его раздражало еще не сознание проигрыша, а непостижимо быстрое течение игры… Ротмистр чувствовал, что близится минута, когда придется встать и прекратить удовольствие, которое он едва успел вкусить. Чем больше ставок, тем больше, казалось ему, должны расти и шансы на выигрыш. Поэтому он все судорожнее разбрасывал свои фишки по всему игорному полю.
— Разве так играют!.. — неодобрительно пробурчал возле него чей-то строгий голос.
— Что? — привскочил ротмистр и возмущенно посмотрел на Пагеля, усевшегося рядом с ним.
Однако сейчас в Пагеле не чувствовалось ни колебаний, ни смущения.
— Нет, так не играют! — повторил он. — Вы же играете против самого себя.
— Что я делаю? — спросил ротмистр, уже готовый окончательно взбеситься и, как перед тем Штудмана, поставить на место и этого молокососа. Но, к его удивлению, столь легко вспыхнувший гнев не разгорался, вместо этого его охватила растерянность, словно он вел себя как неразумный ребенок.
— Если вы ставите одновременно на красное и черное, так вы же не можете выиграть, — укоризненно заметил Пагель. — Выигрывает либо черное, либо красное, оба вместе — никогда.
— А разве я… — растерянно спросил ротмистр и окинул взглядом стол. Но тут лопатка крупье протянулась через стол, и фишки застучали…
— Да берите же! — строго прошептал Пагель. — Вам повезло. Вот это все ваше — и это… и это… Простите, пожалуйста, сударыня, это наша ставка!
Очень взволнованный женский голос что-то проговорил, но Пагель не слушал. Он продолжал командовать, и ротмистр, как дитя, послушно следовал его указаниям.
— Так, а теперь ничего не ставьте, — сначала посмотрим, как пойдет игра. Сколько у вас осталось фишек?.. Этого не хватит для крупной ставки. Подождите, я куплю еще…
— Вы же хотели уйти, Пагель! — раздался наставительный голос несносного гувернера Штудмана.
— Одну минутку, господин Штудман, — возразил Пагель, любезно улыбаясь. — Я только хочу показать господину ротмистру, как надо играть, — вот, пожалуйста, пятьдесят по пятьсот и двадцать по миллиону…
Штудман жестом выразил отчаяние.
— Право же, только минутку, — ласково повторил Пагель. — Поверьте, мне игра не доставляет удовольствия, я не игрок. Только ради ротмистра…
Но фон Штудман уже не слышал его. Он сердито повернулся и отошел.
— Смотрите, господин ротмистр. Сейчас выйдет красное.
Они напряженно ждали.
И вот вышло — красное.
— Если бы мы на него поставили! — жалобно заметил ротмистр.
— Немного терпения! — утешал его Пагель. — Надо сначала посмотреть, в какую сторону бежит заяц. Пока еще ничего определенного сказать нельзя, но очень много вероятия за то, что выиграет черное.