Волк среди волков

Фаллада Ганс

— Ишь ты! — усмехнулся тайный советник. — Какой доморощенный адвокат выискался! Вы хитры, да я еще хитрей! Согласно параграфу двадцать первому арендного договора арендатор обязан немедленно устранить все, что ущемляет жилищные интересы владельца. Ваши преступники ущемляют наши жилищные интересы. Сейчас же, как только выяснилось подобное ущемление интересов, я обратился к вам, чтобы вы устранили помеху. Так действуйте же, устраняйте помеху! Пусть убираются вон отсюда.

— Мы заявим протест! — сказал Штудман. — Мы будем утверждать, что казарма, населенная польскими жнецами с женами и детьми, гораздо большая помеха, чем заключенные, подчиняющиеся строгой дисциплине. Затем мы будем утверждать…

— Уж не перед

судом ли? — презрительно воскликнул тайный советник. — Эх вы, умница, попробуйте только обратиться к суду! Всякое обращение в суд влечет за собой нарушение арендного договора! Параграф семнадцатый договора! Попробуйте только обратиться в суд — я не прочь получить урожай!..

Штудман вытер лоб. «Ох, милый мой Праквиц! — подумал он. — Был бы ты на моем месте! Но ты даже не подозреваешь и никогда не будешь подозревать… — Он взглянул на письменный стол. — Этот человек на все пойдет… Уж, конечно, он прочитал письма с предложениями хлеботорговцев. Пагель чересчур беспечен, чересчур доверчив. Старик жаден — ему бы не только от зятя отделаться, ему теперь в придачу и урожай подавай… Я должен придумать какой-нибудь выход…»

— Ну как, господин фон Штудман? — сказал старик, вполне довольный собой. — Сельское хозяйство почище гостиницы, а? Ради чего вам из кожи лезть? На благодарность моего зятя не рассчитывайте. Отошлите людей и, если вы человек разумный, уезжайте сами тоже. Здешнее хозяйство лопнувший пузырь, и вам его не надуть…

Фон Штудман стоял у окна.

— Минутку, — сказал он; он смотрел на казарму. Вот из двери вышли: Пагель, раз, два, три арестанта; потом надзиратель… Они пошли по дороге, скрылись из виду; верно, отправились в сарай за инструментами…

«И старуха там наверху их тоже видела, — подумал он. — Тут ничего не поделаешь. Выхода нет. Конечно, ему в первую голову хочется меня сплавить. Праквица обойти легко, тот сегодня же швырнет ему в физиономию эту чертову бумагу и подарит прекрасный урожай… Нет, нет…»

Ему пришла в голову мысль, он сейчас же отбросил ее. И тут же внимательно поглядел на казарму. Она была обращена своим красным фронтоном к замку и флигелю. В этой стене была дверь и чердачное окно, обе боковые стены прятались за кустами сирени и бульденэжей. Штудман посмотрел, прищурился. Нет, мысль неплоха, как раз то, что нужно.

Он разом обернулся.

— Владелец предъявляет четыре претензии? — спросил он. — Во-первых, Бакс…

— Правильно! — с удовольствием подтвердил тайный советник.

— Бакс будет отпущена. Вопрос исчерпан?

— Правильно! — усмехнулся старик.

— От пользования прачечной мы отказываемся.

— Все в порядке! — рассмеялся старик.

— Пения больше не будет.

— И прекрасно, и прекрасно! А вот четвертый зубок вам при всей вашей хитрости не вырвать, мой золотой.

— Я не дантист. Четвертая претензия: арестантов видно из замка.

— Правильно! — усмехнулся тайный советник.

— Это все? — спросил Штудман.

— Все! — рассмеялся старик.

— Будет устранено! — Штудман не мог скрыть торжествующую нотку в своем голосе.

— Да ну? — воскликнул старик оторопев. — Ведь не собираетесь же вы?..

— Чего не собираюсь?

— Передвинуть казарму на другое место? Не пройдет. Переселить людей? Тоже не пройдет, необходимо надежное помещение… Что же тогда…

Старик задумался.

— Вы меня извините, господин тайный советник, — произнес Штудман с такой снисходительной любезностью, на какую способен только победитель. Мне надо немедленно сделать нужные указания, чтобы ликвидировать причиненное стеснение еще сегодня же вечером…

— Хотел бы я знать… — сказал старик и без всяких возражений позволил Штудману выпроводить себя из конторы. — Но если к вечеру все не будет улажено!.. — крикнул он, опять впадая в прежний угрожающий тон.

—

К вечеру все будет улажено, — весело заявил фон Штудман и демонстративно положил ключ от конторы в карман, вместо того, чтобы сунуть его по заведенному порядку в жестяной ящик для писем. — Прошу передать мой нижайший поклон вашей супруге…

Как победитель прошествовал он к усадьбе. Тайный советник, оторопев, смотрел ему вслед.

7. КИРПИЧНЫЙ КРЕСТ И ИЗБИЕНИЕ ГУСЕЙ

Все то время, пока господин фон Штудман вел переговоры, толковал, спорил с тайным советником, пока он бегал по усадьбе, созывал людей, давал указания, все то время, пока упомянутый Штудман, уже перед казармой, инструктировал Вольфганга Пагеля и предостерегал его от общения с пожилыми бородачами в зеленых грубошерстных костюмах, а Пагель медленно, но верно оживлялся, а также в то время, пока Штудман уговаривал и убеждал помощников надзирателей и старшего надзирателя, опасаясь, как бы они не обиделись, — все эти битых полдня, в течение которых Штудман говорил, льстил, ругался, урезонивал, потел и улыбался, только бы спасти своего друга Праквица от преследований тестя, — иначе говоря от обеда до самого кофе, — разгневанный ротмистр Иоахим фон Праквиц лежал у себя на кушетке и дулся на своего друга фон Штудмана.

Ротмистр негодовал на Штудмана — «тоже мне опекун»! Ругал Штудмана «тоже мне нянька»! Издевался над Штудманом — «тоже мне всезнайка»! Презрительно смеялся над Штудманом — «видали паникера?!».

Зато тайный советник фон Тешов только поглядел из окна замка сквозь занавеску на затеянную Штудманом работу, как тут же одобрительно закивал головой и сказал: «Как ни верти, а умного человека всегда видно. Вот такого бы мне в зятья, а не какого-то долговязого буяна…»

Ротмистр убеждал себя, что он вконец опозорен. Жена и друг наперебой стараются его опозорить. Жена опозорила его перед другом, неимоверно раздув небольшую супружескую размолвку, в которой он, ротмистр, кстати сказать, был совершенно прав, друг же выставил его перед женой полным идиотом в деловом отношении. Штудман хитростью завладел всеми делами, да еще взял с него слово, что он не выскажет тестю своего мнения! Ротмистр был убежден, что все опасения Штудмана относительно договора — вздор. Стараясь не вдаваться в частности, он пришел к выводу, что до сих пор ему недурно жилось в Нейлоэ, что концы с концами он сводил и что не для того выписал он из Берлина умных господ, чтобы они доказали его неуменье сводить концы с концами.

Ротмистр хотел иметь друга, иначе говоря приятного собеседника, не опекуна. «Опекуна над собой я не потерплю!» — мысленно кричал он. Оттого, что крик этот не был слышен, он был не менее яростен. Добряк Штудман опасался, как бы ротмистр не воспылал гневом на своего тестя. Но на проделки тестя, этого нелепого семидесятилетнего старца в коротких штанишках, ротмистру было начхать — на друга кипел он ненавистью, на друга разобиделся он смертельно!

С казармой все было как будто налажено. Обливаясь потом, понесся Штудман в замок, в прачечную. Три наскоро позванные деревенские бабы следовали за ним, на ходу завязывая передники, тихонько клохча, словно наседки, от нетерпения почесать язык насчет того, что тут опять приключилось. Распорядившись перетащить посуду на скотный двор, в кухню, где готовили корм, приказав начистить до блеска тешовские баки, оскверненные приготовлением пищи для арестантов, фон Штудман что есть духу помчался в деревню, к приказчику Ковалевскому, чтобы услышать от Зофи, что, собственно, произошло. Он хотел вправить ей мозги, а может быть, заодно узнать, к каким, собственно, уговорам прибегал тайный советник. Но ему сказали, что Зофи ушла к подруге на тот край деревни. Так как фон Штудман все равно уже вспотел, то несколько лишних капель пота в счет не шли. Штудман рысью побежал на тот край деревни.