Волк за волком
Шрифт:
– Мы поедем, - сказала она.
Поезд большей частью был нагружен углем. Нескончаемые вагоны угля: чернота, изъятая из черноты, высоко поднималась вверх, создавая подобие гор. В конце поезда прикрепили два вагона с пайками. Вокруг лежали пустые коробки из-под еды, на которых красовались надписи типа "РИС" или "ФАСОЛЬ". Обычный рацион лагерного жителя. Коробки везли в Нью-Дели, чтобы восполнить запасы. Участники тура Аксиси теснились между ними. Ральф и Ларс воздвигли себе трон из коробок и
Он храпел.
Яэль не могла отдохнуть. Она сидела у открытой двери, откуда слышалось ее имя: яях-эль, яях-эль, яях-эль. Новые воспоминания возникали в голове с каждым проносящимся звуком: запах мочи и пота, как шерсть маминого пальто впивалась в щеку Яэль вроде когтей, как стучало мамино сердце, громким маршем отдаваясь в ухе Яэль, когда поезд замедлился. Остановился.
Ее собственное сердце чуть не остановилось, когда боковым зрением она увидела Луку. Он сел рядом с ней, слишком близко.
– Ты выглядишь, будто только что увидела призрака, фрейлин.
Если бы только Лука знал, как он был прав. Не одного призрака. Сотни. Тысячи. Для таких цифр не было достаточно грусти, злости, ее не было достаточно.
– Не люблю поезда, - в этот момент говорила Яэль, не Адель. Она слишком поздно это поняла и замолчала. Ее изношенный разум начал шарить по делу о победительнице Вулф. Она не могла вспомнить ничего о поездах. Может, Адель и правда их ненавидела.
На лице Луи выразилось сомнение:
– Девочка, гоняющая на мотоциклах и сбегающая от советских захватчиков, ненавидит поезда?
Яэль оглянулась, чтобы проверить, услышал ли Феликс, но брат Адель все еще спал. Затем она посмотрела на Луку. На его лицо все еще была кровь. Высохшая, хлопьями падающая на его одежду.
– Ты выглядишь не лучшим образом.
– Черт возьму. Волосы плохо лежат? Я так и знал, - Лука плюнул на ладонь и убрал волосы со лба назад. Это тщеславное движение не дало ему никакой пользы. Зато Яэль открылся идеальный вид его ранения.
– Твое ухо!
– выдохнула она. Верхняя часть хряща полностью отсутствовала. Оторвана. Рана была запечатана огромными кусками темной крови.
– Чертов коммунист оторвал, когда мы сбегали. Я выживу, - он пожал плечами и волосы вновь упали вниз, прикрывая ухо.
– Симметричные лица переоценивают.
– Возможно, и так, но инфекцию никто не отменял, - Яэль вновь осмотрела парня. Лихорадки у него не было. Пока. Лицо, измазанное кровью, освещал свет луны.
– Надо было дать доктору тебя осмотреть.
– В Нью-Дели врачи лучше, - рука парня охватила солдатский жетон, расположенный вокруг шеи. Большой палец провел по написанным на нем буквам. Рассеянное, привычное движение. Железного
– Например, сестра Вильгельмина?
Лицо Луки отреагировало моментально: брови, ноздри, полу-улыбка. Он отпустил солдатский жетон, позволяя ему упасть обратно на грудь.
– Ревность ли это, что я слышу в твоем голосе?
– Тебя явно стоит проверить слух, - отпарировала она. Улыбка Луки теперь стала шире. Он ничего не сказал.
– У тебя невероятно умело получается притворяться мудаком, - сказала она. Победитель рассмеялся.
– Кто сказал, что я притворяюсь?
– Ты вернулся за Ямато, - заметила Яэль.
– Это было не эгоистично.
– Просто хотел расправиться с коммунистом, испортившим мне внешность. Ухо за ухо, - ответ Луки последовал с такой же скоростью, с какой поезд рассекал воздух. Скорость лжи.
– Но давай на минуту поговорим о тебе, фрейлин.
– Что обо мне?
– Я полагаю, - он перешел на шепот, который могла услышать лишь она, - мы можем поговорить о том, откуда ты знала, где именно будет грузовик. Или как твой пистолет магическим образом оказался у тебя в кармане.
Яэль глубоко вздохнула. П38 тесно прижимался к ее грудной клетке. Его металл сливался с ее плотью, с ее сердцем.
– Но что интересует меня больше всего... чего я совсем не могу понять... это почему ты меня спасла. Девушка, которую я знал в прошлом году, девушка, которая вырвала мое сердце голыми зубами... эта девушка уехала бы без меня. И даже не оглянулась.
Поезд гремел и качался. Лука пытался посмотреть ей в глаза, но Яэль не поддавалась. Вместо этого она смотрела на дверь. На бесконечную, освещенную луной пустыню.
– Я не единственный, кто притворяется кем-то другим, - Лука все еще шептал, но его слова казались ей такими громкими. Совсем рядом. Он был ближе, поняла Яэль, когда наконец посмотрела на него. Достаточно близко, чтобы ударить ножом или выбросить из поезда.
Вместо этого он ее поцеловал. Движение, состоящее и той же львиной грации, с какой он повалил Алексея.
Ее готовили ко многому. Голоду и пулевым ранениям. Зимним ночам и испепеляющему солнцу. Замысловатым узлам и допросам с пытками. Но это? Его губы на ее губах. Двигались и объединялись. Мягкие и сильные, бархат и железо. Противоположные элементы, разрывающие Яэль изнутри. Чувства расцвели, горячие и теплые. Глубокие и темные.
Яэль оттолкнула его. Назад и далеко. Каждая часть ее тела проснулась, кожа покрылась мурашками.
Лука разочарованно вздохнул. Звук был, как у последней ноты в трагической симфонии. Он все еще находился близко, наклонившись вперед, а его солдатский жетон висел между ними. Яэль увидела историю, навечно впившуюся в металл: 3/Крадш 1. 411. (Крадшутцен, старый военный батальон его отца.)