Волки не дремлют
Шрифт:
— Егоров?! — переспросил министр. — Странно... Неужели мы в нем ошиблись? Продолжайте наблюдать, а минут через пять встречайте подполковника.
Тем временем Егоров вошел в кабинет Орешкина, задернул на окнах шторы, зажег свет и подошел к сейфу. Минуту-другую он постоял в нерешительности, затем открыл сейф и вытащил папку в черном коленкоровом переплете. В ней было всего несколько листков — краткий отчет о результатах деятельности геологов в прошлом году. Разложив их по порядку, Егоров достал из кармана пальто
— А, черт! Сломался! — вслух выругался Егоров и убрал бумаги в сейф. Он снова постоял с минуту, неуверенно вытащил из кармана две плоские металлические коробочки величиной с мыльницу, повертел их в руках и решительно сунул обратно в карман. Взяв из сейфа несколько черновиков Орешкина, Егоров погасил свет, раздвинул шторы и покинул кабинет.
Черенков и подоспевшие чекисты группы Турантаева видели, как Егоров подошел к машине Мэнсфилда, сел в кабину. Еще через несколько минут там вспыхнул тусклый свет карманного фонарика, в его желтоватом пятне неясно маячили два силуэта. И вдруг свет погас. Турантаев махнул рукой: вперед!
...Егоров поспешно захлопнул дверку и, с трудом отдышавшись, проговорил:
— Геннадий Петрович, что-то с аппаратом случилось. Почти ничего не успел снять. На всякий случай я прихватил черновики Орешкина.
Мэнсфилд, не глядя, отложил испорченный фотоаппарат, зажег фонарик и бегло просмотрел бумаги. С первого взгляда он понял: это то, что надо.
— Молодец, — тихо и, как показалось Егорову, с чуть заметной недоброй усмешкой похвалил Мэнсфилд. — Что ж, посмотрим, что случилось с этой игрушкой? — он нажал какую-то кнопку, в аппарате что-то тихо зашуршало, и голос Егорова негромко, но четко произнес: «А, черт! Сломался!»
— Понял? — Мэнсфилд открыто наслаждался эффектом. — Не обижайся. В нашей работе это закон: доверяй, но и проверяй. Ну, давай отметим наш небольшой успех и пожелаем себе дальнейших.
Он достал из-под сиденья бутылку коньяку и два стакана, сорвал пробку и налил себе и Егорову.
— Ну, будь здоров!
«Отравить решил, сволочь!» — пронеслось в мозгу Егорова, и он нерешительно повертел в пальцах стакан.
— Ты что? Это же армянский, отборный!
— Закусить бы чем, Геннадий Петрович, — попросил Егоров.
— Это можно, — Мэнсфилд опять полез под сиденье. В эту же секунду Егоров с размаху ударил его стаканом в правый висок. Мэнсфилд тяжело осел на рулевое колесо. Егоров немного отодвинулся и стал снимать брючной ремень.
...Первым к машине подбежал Оллонов. Он рванул на себя дверку кабины и, ударив по кабине лучом сильного электрического фонаря, крикнул: «Руки вверх!».
Зажмурившись, Егоров улыбнулся во весь рост и облегченно вздохнул:
— Слава богу! В самый раз подоспели...
—
— Да вы что, Николай Спиридонович, серьезно? — Егоров узнал капитана. — Пожалуйста! Только лучше занялись бы этим типом...
Только теперь Оллонов и подоспевший Турантаев заметили беспомощно уткнувшегося в приборную доску Мэнсфилда, судорожно зажатый в руке Егорова стакан с остатками коньяка и ремень в другой. Они молча переглянулись и облегченно рассмеялись.
— Ты его не с концом? — спросил Оллонов уже тревожно, пытаясь нащупать у Мэнсфилда пульс.
— Нет, я не очень сильно...
— Ну ладно, вылезай. Поедешь с подполковником в отделение. А Мэнсфилда я, Айсен Антонович, на этой машине отвезу.
— Кого-кого? — вытаращил глаза Егоров.
— Там узнаешь.
Егоров пошел к оперативной машине, но вдруг вернулся.
— Николай Спиридонович, там где-то должна быть бутылка коньяку, он меня угощал только что...
— И ты выпил? — капитан не скрывал своего беспокойства.
— Нет, а он успел.
— Интересно, — Оллонов нашел бутылку, аккуратно завернул ее в газету и положил в карман. — Поехали!
В отделении их с нетерпением поджидал Вагин. Распорядившись вызвать к Мэнсфилду врача, он позвал всех в кабинет, молча выслушал доклад Турантаева и с любопытством посмотрел на Егорова.
— Что ж, будем знакомиться, Анатолий Сергеевич! — он протянул Егорову руку. — Кстати, где ваш коньячок-то? Слыхал, вы специалист по этой части.
Егоров покраснел и кивнул на Оллонова. Взяв бутылку, Вагин посмотрел ее на свет, повертел в руках, понюхал содержимое и, улыбнувшись, заметил:
— Он самый. Армянский. Дайте-ка мне стакан.
Он налил коньяку в стакан, снова понюхал и развел руками: «Коньяк»!
Полковник еще раз поднес бутылку к электрической лампочке и более внимательно осмотрел ее. На одной из стенок он обнаружил странное утолщение. Что это, брак? И на горлышке тоже? Здесь был чуть заметный стеклянный бугорок. Вагин нажал на него пальцем, и он легко ушел внутрь.
— Ого! — произнес полковник, и все вопросительно посмотрели на него. — Вот, полюбуйтесь! В стенке-то тайничок, а в нем-то уж наверняка не коньяк. Понятно?
Егоров побледнел, а Оллонов, подтолкнув его в бок, прошептал: «Не зря ты, оказывается, бога-то поминал».
— Ну, а что вы еще привезли, так сказать, на закуску? — спросил министр у Турантаева.
— Фотоаппарат-магнитофон, сверток с документами, ампулу с ядом, — ее нашли в воротнике рубашки Мэнсфилда.
— Аппарат не работает, я его нарочно сломал, — объяснил Егоров. — А документы — это черновики первого варианта прибора Орешкина. Мы его забраковали...
— Это все?
— Нет, у меня еще мины есть, — вспомнил Егоров.