Волки севера
Шрифт:
— Слишком ранний снегопад, — сказал водитель. Это был пожилой человек в красном пиджаке и видавшей виды голубой фуражке. — Похоже на то, что повторяется прошлый год. Не дай Бог.
— Да, прошлый год был плохим, — согласился Стовин.
Комплекс угловатых кирпичных зданий составлял центр Атмосферных Исследований с Вычислительным Центром. Стовин, склонив голову, пошел сквозь снег к широким ступеням лестницы, затем он поспешил по широкому коридору, увешанному цветными фотографиями ледяных кристаллов. Директор приветствовал его, и они сразу же пошли в машинный зал. У директора
— Вы читали это, Сто?
— Да.
— Совсем плохо, да? Разумеется, вполне возможно, что это изолированный феномен. Но вы так не думаете. Верно?
— Нет.
— И я тоже. Даже если это изолированное явление, все равно ничего хорошего оно не сулит в будущем. Удар по Новосибирску может сравниться с атомной бомбой. Посмотрим, что скажет Разл-Дазл. Сто, я попросил одного из сотрудников помочь нам, так как он работает с машиной. Он не будет болтать. Я предупредил его. Его имя Хармон. Дейв Хармон.
Машинный зал находился на нижнем этаже комплекса. Внутри него поддерживалась строго постоянная температура 83 градуса по Фаренгейту. Стовин и директор шли по полу, выложенному красными плитами. Каждая плита была индивидуально сбалансирована и могла поворачиваться вокруг оси, обеспечивая доступ к жизнеобеспечивающим магистралям. В центре зала стояла Разл-Дазл — гигантская ЭВМ, вокруг нее были сгруппированы 12 дополнительных ЭВМ, обеспечивающих ее работу. Это был гигантский мозг Центра Атмосферных Исследований.
Навстречу Стовину и директору вышел молодой человек со свежим загорелым лицом. Вид у него был такой, как будто он собирался угостить гостей домашним обедом, а не вводить в ЭВМ статистические данные.
— Сейчас мы работаем одни, Дейв, — сказал директор. Это был полувопрос, полуприказ.
— Да, — ответил Хармон. — Все остальные пользователи отключены. У нас будет прямой доступ к центральному АЦУ, никакого ожидания, никакого разделения времени.
— Хорошо. Ленты здесь?
Хармон кивнул в направлении стола, где лежали пять кассет с магнитными лентами, присланными из Москвы. Эти контейнеры содержали все данные, которые могли получить приборы о катастрофе, происшедшей в огромном сибирском городе неделю назад. Хармон взял кассеты, проверил номера и вложил одну за другой в один из периферийных компьютеров. Он нажал кнопку «старт», послышалось шипение. Это магнитные ленты вращались относительно магнитных головок, плавающих в вакууме. Через три минуты считывание закончилось, вся информация, присланная из Новосибирска, разместилась во внутренней памяти машины. Стовин подошел к ЭВМ. Хармон с любопытством посмотрел на него.
— Вот лента с моей программой, — сказал Стовин. Снова Хармон вложил ленту, нажал кнопку. Внутри машины началась работа по обработке данных и принтер начал набивать ответы на длинную бумажную ленту. Стовин и директор взяли ленту, и отошли в конец зала, где их ждали стол и стулья. Несколько минут они читали молча, делая для себя заметки. Наконец Стовин поднял голову.
— Что ж, более или менее ясно. На севере и востоке от Новосибирска температура после полуночи начала резко падать. Вследствие этого началось засасывание воздуха в эту область.
Директор кивнул.
— Но нет ответа на главный вопрос.
— Вы имеете в виду, насколько упала температура. Но приборы русских не были рассчитаны на такую низкую температуру. Так что Разл-Дазл не может сказать нам ничего по этому поводу.
— Ясно. Но вы заметили другую странную вещь?
Стовин поднялся, подошел к огромной карте стратосферы на стене. Немного погодя он вернулся. Директор молча смотрел на него.
— Если ЭВМ считала правильно, то мы имеем совершенно новую ситуацию, — сказал Стовин. — Все говорит о том, что воздушный стратосферный поток резко устремился вниз. Если мы раньше считали, что он способен совершать только горизонтальные зигзаги, то теперь он пошел вниз.
— Да, — ответил директор. — Самое неприятное, что мы очень мало знаем атмосферу. Если стратосферные потоки устремляются вниз, то они создают ужасный холод в эпицентре удара и очень низкую температуру вокруг. Именно это и произошло в несчастном городе.
— Это не земная температура, — сказал Стовин. — Это температура воздуха на высоте двенадцать миль. Примерно 112 градусов ниже нуля по Фаренгейту, если я помню учебники.
Директор молча кивнул.
— Так что теперь мы знаем, что такое Танцор, но не понимаем, почему он возникает. Это явление характерно для ледникового периода, или же его природа приберегла для нас?
— Может быть, в Новосибирске вам удастся кое-что выяснить, — устало проговорил директор.
— Может быть. Есть кое-какие исследования, которые мы можем там провести. Например, проделать анализ воздушных пузырьков в толще льда. Если там окажется воздух, характерный для верхних слоев атмосферы, то мы подтвердим гипотезу о том, как возникает Танцор. Но не ответим на вопрос, почему.
— Да, необходимо попытаться, Стовин. Но я думаю, что нас должны беспокоить вопросы не «как» и «почему». Нас будут спрашивать: когда. И на этот вопрос будет трудно ответить.
К ним подошел Харман с кучей диаграмм и графиков. — Я могу сделать фотокопии для мистера Стовина, — сказал он.
— Нет, — ответил директор. — Мы сделаем их для себя, а эти возьмет с собой мистер Стовин.
— Да, — ответил Стовин. — Я возьму с собой и ленты.
Вместе с директором они вышли из машинного зала и поднялись наверх, к главному выходу.
— Не беспокойтесь насчет Дейва, — сказал директор. — Он умеет держать язык за зубами.
— Вы думаете, что он понял?
— Он не дурак и быстрее читает распечатки. Он понял достаточно.
— В таком случае, — сказал угрюмо Стовин, — надеюсь, он будет хорошо спать.
Директор рассмеялся.
— Это мне и вам нужно снотворное. Харман молод, а молодость беспечна.
Стовин сел в такси, ожидавшее его. Белая пелена снега напоминала стальную фольгу. Директор зябко поежился. Стовин опустил стекло.
— Вы помните, что я спросил, характерны ли такие явления, как Танцор, для ледниковых периодов?
Директор кивнул.
— Так вот, я вспомнил. Я все время думал, что Танцоры нигде не упоминаются в литературе, но…