Волки
Шрифт:
– Да бросьте, не надевайте, отдохните от своих доспехов! – сказал Костя, останавливая руки Максима Петровича и уводя его за собою в комнату, где, звеня посудой, хлопотал Баранников.
Стол ломился от яств – выразился бы романист карамзинского времени, взглянув на то, что сотворил Баранников, чтобы наконец-таки за несколько суток по-настоящему поесть, но, главное, от радости, что мязинская история, еще утром казавшаяся зашедшей в безнадежный и безвыходный тупик, так неожиданно и блистательно завершилась.
Холодная, облитая глазурью желе курица, нарезанная пластами великолепная ветчина, сквозящий, как елецкое кружево, сыр, пропитанные янтарным жиром
Костя почувствовал под языком едкую, обильную слюну.
Максим Петрович приятно изумился тому, какой отменной снедью богат таежный Кугуш-Кабан и как все аппетитно выглядит, как красиво представлено на столе, чем весьма польстил Баранникову и доставил ему истинное удовольствие. Но тут же Максим Петрович и огорчил его, почти что ото всего отказавшись и взяв себе только яичко, баночку кефира и тоненький ломтик пшеничного хлеба.
Баранников было запротестовал, стал наливать Максиму Петровичу в рюмку портвейну, но Костя сделал ему знак – не надо неволить старика: у него своя диета, строгие предписания Марьи Федоровны. Пусть ведет себя, как ему можно и как он хочет…
Зато уж Баранников и Костя в полной мере вкусили от своего кухмистерства: они и портвейну по полному фужеру выпили, и молодого картофеля по целой тарелке умяли, вбухав в него здоровенные ломти масла, и с обеими селедками под эту картошку расправились, и по паре яиц облупили. Аппетит приходит с едой: в какой-то совершенно уже патологической ненасытности они в завершение разодрали напополам курицу, и кости ее захрустели у них на зубах. Валет, имевший на эти кости свои виды и нетерпеливо ждавший подачки, от зависти и вожделения даже волчком закрутился на месте, заскулив так, точно ему придавили лапу.
Вот тут Максим Петрович и испортил Баранникову аппетит, спросив, какие же были мотивы у растерзанного львом человека… как его настоящая-то фамилия – Мухаметжанов, кажется, так?.. какие же были у него мотивы так поступить со своим братом да еще поджечь его дом? Из-за чего и ради чего он совершил свое злодейство? Все, в общем, в этой истории ему, Максиму Петровичу, понятно, все ее детали из того, что довелось ему увидеть и услышать, он уже усвоил, и только непонятно ему одно вот это обстоятельство: причины злодейства. Может быть, он что-то пропустил, прибавил Максим Петрович смущенно, тогда он просит извинить его и повторить еще раз, чтобы уж все в полном объеме было ему известно…
В белой, расстегнутой на груди рубашке с закатанными рукавами, розоволицый, прихлебывающий из стакана специально для него согретый чаек, Максим Петрович выглядел добродушным простоватым старичком, этаким скромным районным кооператором, провинциальным дядюшкой, приехавшим навестить своих ученых, вознесшихся в значительные сферы племянников.
Вопрос свой он задал без всякой каверзы, абсолютно
Однако его простодушный вопрос оказался вдруг очень серьезным и трудным – и для Баранникова, и для Кости. Баранников, потому что затронутое касалось его больше, чем Кости, первым оценил его серьезность и сразу же запнулся в своем оживлении, как-то сбился, похоже на то, как сбивается молодой резвый конь с ладной, приятной глазу рыси, которой он до того мгновения уверенно и ровно шел.
Он начал объяснять, но вышло, что он не столько отвечает на вопрос, сколько подыскивает, как его отклонить и уйти от точного и прямого ответа. Максим Петрович остановил Баранникова и сказал, что с этим белым пятном картина остается непонятной и нерасшифрованной и следователю нельзя считать задачу завершенной, а свою роль исполненной до конца…
– Разве мало в практике таких дел, когда мотивы, побуждения так и остаются непознанными? – вскипел Виктор, совсем уже задетый за живое. – Однако это не помеха, чтобы определить виновника и возложить на него вину и ответственность! А если обстоятельства таковы, что мотивы практически нельзя установить? Вот как в этом деле: участники мертвы. Кто нам теперь расскажет о том, что знали только они? Между ними был какой-то спор, потому они и встретились, потому и возникло преступление. Только они и могли бы рассказать о своем споре, открыть мотивы. Но с покойниками еще нет способа сообщаться и, вероятно, несмотря на все развитие науки и техники, его еще не скоро изобретут. Зачем же ломать голову над тем, что по обстоятельствам дела непостижимо? Задача в нашем конкретном случае состоит лишь в одном: обосновать и доказать, что именно это лицо совершило данное преступление. А это доказывается, и доказательств вполне достаточно, чтобы подвести завершающую черту…
Баранников с видом правым и победным снова принялся за курицу. Максим Петрович сконфуженно замолчал, смятый пылкой речью, но видно было, что Баранников его не убедил.
– Конечно, это понятно… Я и по себе это знаю: всегда хочется поскорей… – пробормотал Максим Петрович, помешивая ложечкой чай.
– Ну, а хотя бы вот это, разве не могло послужить Мухаметжанову мотивом: сто двадцать тысяч в его драной подушке найдены. Откуда они? Каким путем он их добыл? Только лишь женитьбами? Не больно-то богаты нынешние невесты! Три, ну пять, ну девять тысяч, как у Изваловой, мог он каждый раз уносить в зубах, – но ведь не тридцать же раз он женился! Если даже предположить, что все случаи, что числятся в ориентировках, принадлежат ему, – так и то только тринадцать. А похищенные при этом деньги в общей сумме сколько, Костя, составляют?
– Я не суммировал, но, конечно, не сто двадцать тысяч. Половина, может быть, наберется…
– Вот! – воскликнул Баранников торжествующе. – Половина! А вторая половина – от Мязина!
– А что – у него большие деньги дома хранились? – деловито осведомился Максим Петрович.
– Как теперь это выяснить? Мог бы знать Мировицкий, но и Мировицкого не заставишь говорить…
– А нотариус? – удивился Максим Петрович безнадежности в тоне Баранникова. – Мязин мог с ним советоваться, прежде чем писать завещание. Наверняка даже! Всегда советуются насчет формулировок, как согласовать со статьями закона. Может быть, нотариус даже черновик завещания писал?