Волкодав
Шрифт:
— Как раз проведать тебя. Ты ведь не чужой мне, да и батя просил узнать, как ты себя чувствуешь.
Кое-как разговорившись, мы прошли в небольшой снаружи, но казавшийся просторным изнутри дом. Построен он был наспех и уже довольно давно, после одного из набегов, когда Бахчисарай уничтожил моё прежнее жилище, и потому он уже был изрядно тронут временем и обветшал. Когда мы разместились у небольшого стола, служившего мне обеденным, я продолжил.
— Отец, говоришь… Сам-то он там как?.. — Я нахмурился. Мои мысли снова и снова возвращались в далёкое, уже почти совсем забытое
— Знаешь, а ведь Чернигов всегда любил тебя больше. Он возлагал на тебя столько надежд, ты был нужен ему как наследник…
— Курь, ты чего? — Я видел, как Брянск подумал, что я не в себе, видел тревогу и беспомощность в его взгляде, но не реагировал, продолжая неосознанно защищаться. Вот только от чего — я и сам не знал, ведь настоящий враг у меня только лишь один. — Разве ты не знаешь ответов на все это?.. — Брянск грустно улыбнулся, протягивая ко мне руку. — Я ведь потому и здесь. Ты нужен нам, и мы все волнуемся за тебя.
Он не знал, что ответить, и потому, сев рядом, просто обнял меня за плечо одной рукой. Он понимал, что слова бесполезны, но также знал и о том, что, если не разговаривать со мной, мне станет только хуже.
Переборов себя, он продолжил рассказ и, дабы немного меня утешить, перешел на тему столь любимого мною Крыма. Говорил он аккуратно, опуская лишнее и стараясь не задеть меня за живое напоминаниями о том, что я на протяжении всего противостояния с Бахчисараем практически всегда проигрывал ему.
— В самом деле, о чем думает Москва? Ливония — это, конечно, важно, но ведь нужно показать и Крыму, кто истинный хозяин этих земель!
— Знаешь, — я все-таки разговорился, — когда меня взяли на службу, я впервые почувствовал себя на своём месте. Именно тогда я был рад и горд за себя, как никогда раньше. Но… — Я остановился, будто ещё раз прокручивая в памяти основные прошедшие события. — Но я мало что смог сделать. Я быстро понял, что враг в разы сильнее, и мне одному не справиться. Была бы у меня хотя бы помощь, хоть кто-то… Кто-то ещё, кто также считал бы своим долгом защищать границу и осознавал всю важность этой задачи!
Брянск молчал. Тишина длилась довольно долго, как вдруг на лице брата показалась небольшая улыбка.
— Слушай, Курь, — начал он, — а что, если тебе собрать свой… отряд? Не даром же люди говорят, что один в поле не воин.
— Ты о чём? Об олицетворениях? — Не понял сначала я. — Тот же Крым-то вполне себе один, а страшен как целая армия.
— Ну, мы же знаем, что где-то рядом с нами есть еще несколько олицетворений. Ну, по крайней мере, можно будет попробовать как-нибудь вытащить Белгорода… — Он на секунду замялся. — Или хотя бы попытаться узнать точнее, где он сейчас.
— А что, если всё ещё в рабстве? Если его вообще уже продали в Каффе черт знает куда, а?!
— Ну… Не думаю, что его продали. Посуди сам: во-первых, он не у Крыма, а потому шанс на это уже меньше, а во-вторых, он — олицетворение, и потому ценнее обычных людей, в том числе и как раб. И потому, возможно,
— Ну, как сказать…
Зараженный идеей брата, я постепенно начал успокаиваться. И что это я, в самом деле? Обычно спокойный и сдержанный, а тут вдруг расклеился, как девчонка. Хорошо хоть не перед посторонним…
— Зная его характер… — Я хмыкнул. — Да и после того совместного похода мне не очень хочется снова воевать с ним на одной стороне.[4]
— Это же было очень давно. — Удивился Брянск. — Может, он уже изменился?
— Очень вряд ли. Да и все равно, Борь, осадок. Осадок остался.
— Послушай, Курь. Возьми себя в руки и начни действовать. Никто не поможет государству в сложившейся ситуации так, как ты. Подумай над моим предложением и, если примешь, начни с Москвы, он поможет. Когда-то же он должен обратить внимание на то, что происходит под самым носом! Это же может быть опасно даже для него самого, в конце концов!
— Хочешь, чтобы он ещё и вылечил меня? — Я усмехнулся, вспоминая предыдущую попытку брата.
— Не без этого. Я знаю, о чём ты думаешь, но, пойми, в тот раз это был единственный способ убрать тебя с передовой.[5]
— Вот только потом я пару десятков лет расхлёбывал то, в чем обвинял меня Москва. А всё благодаря тебе. — Я посмотрел на Брянска с вызовом. — Не стыдно?
— Если это помогло тебе, то нет. Курь, серьёзно. В нашем деле поправимо всё. Всё, кроме смерти.
И в этом я не мог с ним не согласиться.
На самом деле идея брата показалась мне весьма неплохой, но в тех реалиях чересчур сложной. Я и представить себе не мог, как это: взять и собрать в Диком поле олицетворений, которых даже и не понятно, где искать. Пусть даже и с помощью Москвы. Да они же могут быть где угодно и, как в пределах своей земли, так и вне её! И что, мне нужно прочесать бескрайние просторы степей, да ещё и, возможно, наткнуться где-то на крымцев? Это было поистине безрассудно.
Да и Брянск тоже хорош: за то, что поддержал и предложил хоть какой-то выход, ему, конечно, спасибо, но ведь мог бы и войсками помочь! Ну, или хотя бы деньгами. Ан-нет, уехал обратно к себе, на север, в леса, отговариваясь тем, что и там у него дел невпроворот. Знаю я его дела — Смоленск сейчас как раз снова в составе царства, и он всяко попытается этим воспользоваться.
Несмотря на все сомнения, я понимал, что в одиночку мне, скорее всего с Крымом не справиться. Тем более, пока я находился в состоянии, довольно далёком от привычного. Но часть меня очень долго не могла принять идею брата, и даже спустя значительное время после разговора и высказанного им предложения я всё ещё цеплялся за идею личного противостояния и не желал принимать ни от кого помощь.