Волкодав
Шрифт:
Глеб ещё никогда в жизни не волновался так, как в эти долгие минуты боя. Он мысленно молился, и молился не только за исход сражения, но и за то чтобы все дорогие ему олицетворения остались после него хотя бы живыми.
Но особенно он молил Бога об Орле, ведь никого другого ему не вешали на… Ведь никто другой не был приставлен к нему учеником.
В голове у Курска что-то щёлкнуло. Теперь уже он носился по полю битвы среди своих и чужих, ища только лишь одно знакомое олицетворение. Он помнил, что светлые волосы Орла были закрыты шлемом, а тело — доспехом, но Глеб уже настолько запомнил движения Вани, что, казалось,
Вскоре его опасения подтвердились. На противоположном краю от того места, где он спас из едва не замкнувшегося окружения Белгорода и Воронежа, и довольно далеко от холма, на котором всё ещё высился гуляй-город с Моршей и Ельцем внутри, Глеб вдруг заметил довольно открытую площадку, кое-где охраняемую одними из самых лучших воинов Крыма и, поняв всё, Курск, разогнавшись, въехал в круг, смяв по пути несколько пытавшихся его остановить и задержать врагов. Ещё не начавшие поединок Орёл и Бахчисарай замерли от неожиданности.
— Так вот чем ты тут занимаешься, собака! — Даже не пытаясь отдышаться после резкого манёвра, крикнул Глеб. — И не стыдно тебе на слабых-то нападать?!
— О-о-о, а вот и мой старый знакомый нарисовался. — Ухмыльнувшись, произнёс Крым то ли радостным тоном, то ли разочарованным. — Я всего лишь возвращаю долг этому парнишке. В тот раз ему повезло, но только в тот. Он, кажется, так и не понял, с кем имеет дело.
— Выбирай в противники ровню, скотина! — Грубо выхватив из ножен саблю, севрюк двинулся прямо на Крыма. — Ты долго бегал от меня, но теперь тебе не отвертеться!
И, когда клинки из сабель встретились, Орёл услышал лишь брошенные его наставником в свою сторону слова: «Не мешай! Хочешь — беги отсюда, я всё сделаю!»
А следом, вдруг, в эту самую секунду, в памяти Вани вспыхнул их прошлогодний разговор с Ельцом — впервые у него дома, — в котором Курск так яростно и импульсивно оголил раненое плечо. Это воспоминание и все те, что были после, среди которых особенно выделился ещё и тот разговор во дворе в день приезда Белгорода, пролетели в мыслях Вани за секунду. А уже в следующую он, нацелившись на врага, с гортанным криком «НЕТ!» ринулся в бой. На секунду опешившие Курск и Бахчисарай даже замерли, и это стоило второму здоровья — Орёл полоснул его по руке, да так сильно, что его сабля почти пробила его наруч там, где рука была защищена им, а где нет — оставила глубокую рану.
Это вернуло Курска на землю. Переглянувшись с Орлом, они интуитивно поняли друг друга, и в следующую атаку шли уже вместе.
Начало осени 1615 года, г. Курск.
Если ещё в конце шестнадцатого века Орёл думал, что у него никогда не получится быть хорошим воином, то теперь, в семнадцатом, он, вспоминая свои старые мысли, лишь посмеивался. Ещё бы — отныне он, уже давно усвоивший уроки своего наставника, Курска, мог, наконец, дать отпор многим своим врагам. Но, хоть поляков, литовцев и прочих западных соседей Ваня уже боялся меньше, они всё равно ещё были довольно опасными для него. Самым же страшным всё также оставался главный противник — Бахчисарай. Орёл уже не раз встречался с ним как в крупных сражениях, так и один на один, однако крымчанин всё ещё довольно часто побеждал его в бою. Благо, что всё уже не заканчивалось так, как тогда,
Раньше, когда Ваня ещё объяснял свои поражения неумением драться и после каждого из них корил себя за это, он надолго опускал руки, тормозя своё развитие и улучшение своих навыков.
Теперь же Ваня уже не боялся своих неудач. Он знал, что его враг всё ещё очень силён, но, вместо того, чтобы замыкаться в себе, Орёл всегда восстанавливался, брал себя в руки и твёрдо шёл к своей цели. Помогала ему в этом поддержка со стороны друзей и, особенно, Курска — севрюк был рядом со своим учеником после всех самых тяжёлых разгромов, помогая ему залечить раны и снова обрести веру в себя и свои силы. И, если бы не он, Орёл бы, наверное, совсем разочаровался в своих возможностях.
Ваня уже давно не высказывал своего недовольства их тренировками. Он не только оценил их важность для себя самого, но и пользовался ими как возможностью снова и снова видеть Курска в деле и, главное, рядом. Орёл хорошо помнил, как их занятия выматывали его в начале, но постепенно, со временем, его тело начинало слушаться и поддаваться, вслед за этим становясь сильнее и выносливее.
Вот и теперь, когда после очередного, на этот раз слишком болезненного, поражения от литовцев его земля была разорена, главный город снова лежал в руинах, а сам он чувствовал себя очень и очень скверно[4], Курск снова был с ним. Глеб не только дал временный приют жителям Орла, потерявшим кров, но и денно и нощно возился с самим олицетворением, мало-помалу вновь вытаскивая Ваню едва ли не с того света.
То, что его старания не прошли даром, севрюк понял в тот момент, когда он, сидя рядом с лежавшим без сознания пареньком, беспокойно сжимал его руку в своей. Вообще, Глеб теперь проводил довольно много времени с подопечным именно так: он то разговаривал с ничего не слышащим Орлом, то просто молча смотрел сквозь него, думая о чём-то и, вероятно, стараясь отвлечься.
А когда, спустя много часов, дёрнулось и само тело Орла, Курск с волнением наблюдал за его пробуждением, готовясь оказать любую посильную помощь.
— Слава Богу, ты пришел в себя! — Когда Ваня, наконец, открыл глаза и начал медленно озираться вокруг, пытаясь вспомнить всё то, что с ним произошло, радостно выпалил Курск. — Я так волновался! Как ты себя чувствуешь?..
— Не очень… — Было видно, что слова давались Ване с трудом, однако Глеб не упускал возможности узнать о состоянии подчинённого напрямую. — Что со мной было?
— После того, как тебя изрядно потрепали литовцы, ты очень долго был без сознания. — Он замялся. — Ты нас очень напугал, некоторые даже подумали, что ты умер…
— Вот как… — Орёл, уже более-менее придя в себя, сделал было попытку сесть, но был вовремя остановлен собеседником.
— Отставить! — Его голос стал твёрже. — А ну лежать! Тебе с такими ранами лучше не двигаться, иначе кровь может снова пойти! — В глазах Вани читалось недовольство, и поэтому последняя фраза Курска прозвучала гораздо мягче, чем первые, больше напоминавшие собой команды.
Но Курск уже не хотел думать о плохом, и потому вернулся к тому, о чём говорил ранее.
— Знаешь, я переселил тебе часть жителей. Твоих же, ну, помнишь, которых когда-то отдавал мне ты… Может быть, это из-за них?..