Волков-блюз
Шрифт:
То, что мать пришла сама на мужскую половину, означало, что она готова закрыть глаза на это мое вмешательство, хотя бы потенциально… В зависимости от того, какой ущерб я нанес.
– Мне нужно больше информации, – потребовала мать.
– Свежий номер, в женской части – плакат с денежной жабой на куче хвороста, и жаба похожа на президента. Я обнаружил это и потребовал от Алаяны поменять изображение, она отказалась, ссылаясь на то, что невозможно убрать плакат из номера без большого скандала и срыва сроков. Но гарантировала, что у мужской редакции
– Мелкая хофская сучка Алаяна, – нараспев произнесла мама. – Она не знает, с кем связалась. Володя, несмышленыш, ну куда ты лезешь? Женская политика – не просто грязная. Она убивает. Еще до выборов несколько сотен трупов, и женских, и мужских, найдут по всему дистрикту. Раньше тебя защищало мое имя, но теперь ты вошел в игру и ввел в нее Айранэ. Да, вы где-то с краю и мало кому интересны, но вас начали разыгрывать против меня и моих покровителей… А значит, вы под ударом. И я не смогу вас защитить.
– Можно ли как-то отыграть назад? – спросил я. – Исправить?
– Нет, Володя, здесь движение только в одну сторону, – ответила мать. – Постарайся не лезть глубже. Я поговорю с твоими дедами, после перевода Айранэ твой статус вырос, может быть, они смогут это использовать, а ты – не проворонить свой шанс. Я думала, что твоя жена еще слишком молода для сложных интриг… Но ты запустил цепь событий, и вы либо выплывете, либо потонете.
Я открыл глаза. За то время, что мы не виделись, мать изменилась. Она еще больше похудела, при этом ее глаза светились изнутри, а в лице чувствовалось что-то хищное.
За год мама стала выглядеть более высокоранговой – хотя, может, это произошло раньше, просто я не замечал.
– Твой музей… – начал я, но она мама перебила:
– Главный культурный центр дистрикта. – Она усмехнулась. – Мы поглотили несколько музеев поменьше, и теперь я вторая женщина в министерстве. Я беременна пятым ребенком, и если будет девочка…
Она не продолжила, но я и так понимал: если будет мальчик, она удержит текущее место. А если девочка – пойдет вверх, возможно, очень высоко.
Государство платило за каждого ребенка, независимо от пола. Но для обычных женщин из анклава оно давало только деньги, ну и плюс небольшое повышение статуса.
А для элиты, высшего круга – открывало новые дороги, доступные только тем, кто заботится о будущем страны. Заботится, рожая для нее новых высокоуровневых мальчиков и девочек с хорошими генами.
Воспитывая их, оплачивая дорогое обучение, уводя нашу страну как можно дальше от хофов и жогов, нашего дикого, животного прошлого.
– Поговори с отцом, – загадочно сказала она.
Отец со мной общался всего несколько раз за всю жизнь. Сначала меня это тяготило, потом расстраивало, а после свадьбы как отрезало – я просто вычеркнул его из своей жизни.
Встречаться с отцом я, конечно же, не собирался.
Мать вышла из моей комнаты, не прощаясь.
Я вспомнил, как сидел на коленях у дяди Семы, а он показывал мне монетки из разных стран и рассказывал про дальние края. Про магарадж в Индии и вождей в Южной Америке, про то, как в Австралии нашли глубоко в пустыне мужское племя, которое, узнав о том, что весь мир живет в симбиозе мужчин и женщин, объявило всему миру войну, и теперь их территория имеет статус заповедника и огорожена гигантским тысячекилометровым забором.
Его истории всегда отличались от того, что нам рассказывали в школе. Понятно, что отец не очень любил возиться со мной – собственные сыновья, взрослея, вызывают у мужчин отторжение на уровне гормонов, – но из всех дядьев больше всего обо мне заботился именно дядя Сема…
Я тряхнул головой, отгоняя воспоминания. В дверь постучали, и, не дожидаясь разрешения, зашел дед Митяй.
Всемогущий, третий человек в мужской иерархии дистрикта, глава всей милиции.
– Ты охренел? – уточнил дед, закрывая за собой дверь и поворачивая ключ.
– Ты про мать? – уточнил я.
– Плевать мне на твою мать и клубок ее подруг, мелкий ты гад. – Двоюродный дед сел в кресло у письменного стола, бегло оглядев мои журналистские заметки. – Ты вчера попал в аварию и не позвонил в милицию.
– Дед, слушай…
– Это ты слушай! Как я могу требовать от всего дистрикта соблюдать законы, если мой собственный внук их игнорирует? Сколько она тебе заплатила?
– Шестьдесят рублей, – признался я.
Сразу после аварии я заглянул в базу ремонтников, нашел аналогичные моему случаи, выбрал по верхней планке и показал Раннэ; она оплатила сразу, хотя для нее это наверняка немалая сумма.
– Шестьдесят? Хорошо. – Дед мотнул головой. – Тебе поставят штраф в двести рублей. И в газете об этом напишут: «Известный журналист, попав в аварию, не сообщил об этом в органы милиции. В соответствии с законом ему был предъявлен прогрессивный штраф в двести рублей, который был оплачен на месте».
– Я не смогу, у меня нет двухсот рублей, – начал было я, но дед перебил:
– Я заплачу, ты не беспокойся. А потом договорюсь с твоим редактором и буду удерживать из твоей зарплаты половину, пока не расплатишься полностью! Но честь семьи должна быть вне подозрений. Ты уже не пацан с палкой, ты, жогская задница, взрослый мужик!
До этого момента я ни разу не видел деда в такой ярости, тем более – употребляющего мат.
– И еще. – Дед достал из кармана увесистую пачку денег, начал было ее пересчитывать, затем бросил всю на стол. – Девка эта твоя, дикая, как ее?