Вольная Русь. Гетман из будущего
Шрифт:
На великое казачье счастье, разместить артиллерию на окружающих высотах враги не смогли: их крупные орудия по-прежнему использовали каменные ядра, что исключало возможность стрельбы издали. Пушки поставили там, где ожидалось – в строившихся все время короткой осады укреплениях.
«Однако этой ночью не пришлось спать и райя, и топчи (пушкарям), и топ-арабаджи (перевозчикам пушек). Это же какой объем работы они за ночь проделали… хоть снимай шляпу из уважения. Но вот бочонки с порохом ставить на виду – испытывать терпение судьбы. А наши-то в ответ стреляют?»
Знакомый грохот вблизи и светло-серое облако, подымающееся вверх, сразу ответили на его последний вопрос. Артиллерия осажденных приказа спавшего наказного атамана ждать не стала и активно отвечала
Спускаясь привычным для себя темпом по лестнице – местные считали, что он носится, будто на пожар, – Аркадий чуть не налетел на группу запорожцев, тащивших вниз, во двор, тело товарища. То, что это было именно тело, а не раненый, бросалось в глаза – не бывает у живых таких дырок в голове. Пришлось притормозить и последовать за процессией. Наконец и казаки, несшие погибшего друга, и Аркадий с сопровождением преодолели неудобную для переноски трупов лестницу.
Уже на улице Москаль-чародей заметил, что на грязной и латаной свитке погибшего блестят два ордена Святого Георгия, железный и медный.
«Вот он подосадовал, если бы мог: половину шляхетства выслужил, а тут эта пуля… судя по всему, залупа, значит, освоили-таки османы, тьфу, теперь-то уже гиреи, в общем, турки нарезное оружие. А я-то грешным делом думал, что мы еще несколько лет в этом будем над ними преимущество иметь. Недооценил их, недооценил, попьют сволочи еще нашей кровушки».
Сечевики бережно положили тело на землю, и здесь стало заметно, каким высоким, мощным человеком он при жизни был, не случайно его вниз вдвоем тащили и упарились. Оба синхронно сняли свои бараньи шапки и, утерев со лба пот, перекрестились. Чуть отставая в темпе, наложил на себя крестное знамение и Аркадий.
– И як його звалы?
– Гнат Неижсало, батьку, – ответил в почтительном тоне старший из переносчиков, никак не моложе наказного атамана, а уж по виду заметно более пожилой. Однако в патриархальном обществе главный начальник – почти отец родной, ответ был просто уважительным, а не льстивым. – И говорив же я йому, щоб нагибался, колы ружжо заряджае, а вин тильки смиявся. Никого не боявся. Не народывся ще той турок, говорыв, що мене сможет победить. А оказалось, народывся. Бида. А так хотив все хресты выслужыты и шляхтичем сделаться, так хотив… не судилося.
– Царство йому небесне и земля пухом.
– Царство небесне, – уже вразброд поддержали атамана казаки. И тут же опять одновременно, будто тренировались, надели шапки на лысины, заменявшие им оселедцы.
«Зато усы у обоих всем на зависть, по три раза минимум вокруг ушей обмотаны, если не четыре. Да… настоящие сечевики. Как и погибший. Если Бог определяет души в рай по конфессиональным заслугам, ему туда – прямая дорога, ведь в бою с иноверцами погиб. Только… н-да, есть у меня по-прежнему сомнения по этому поводу, проклятое интеллигентское воспитание сказывается. И никак погибшего вспомнить не могу, хотя фамилия-то звучная. Да… теперь уж точно ему пиво пить не суждено. И в шляхтичи не выбиться, хоть все ведь знают, что ни поляки, ни шведы такого шляхетства не признают. В ближайшие годы, может, не признают, а потом ни одна собака оспаривать благородное происхождение их детей или внуков не посмеет».
Обернувшись к первому же из попавшихся на глаза джур, Аркадий озадачил его:
– Левко, друже, сбегай-ка по валам и бастионам, попроси атаманов уточнить, какие именно пули убили или ранили казаков в этом бою – круглые, грибы или залупы. Скажи им, что Москалю важно это знать.
– Слухаюсь, пан атаман, – отрапортовал парень, вытянувшись в струнку, и с места рванул, будто нацелился на рекорд по скорости.
Среди своих охранников и джур попаданец завел вполне армейские порядки, невозможные среди казацкой вольницы. Это, кстати, никак не отпугивало желающих в окружение знаменитого колдуна попасть. Скорее, привлекало еще больше, и другие атаманы также начали заводить нечто похожее. Конкурс
«Вот странно-таки! Я ведь ни разу, нигде, ни трезвый, ни укушанный в дупель, не утверждал, что имею знатных предков. Наоборот! Помнится, два-три раза говорил об обратном, а и самые мои злейшие враги почему-то свято уверены в моем фон-баронстве или, скорее, в чем-то куда более титулованном. Чудны твои дела, Господи…»
Ради справедливости стоит отметить, что, отрицая знатность, говоря о своем «хрестьянском» происхождении, Аркадий улыбался или подмигивал, что неизбежно приводило собеседников к убеждению, что он шутит. Уж очень не вязалась его манера поведения с привычным образом выходца из низших классов. Не только селяне, купцы, кроме самых богатых, таких вольностей в общении со знатью себе не позволяли, ибо это было чревато самыми неприятными последствиями, вплоть до фатальных. Стремительное, фактически мгновенное возвышение его в иерархии пиратского братства Северного Причерноморья также говорило, нет, кричало о непростом происхождении. Человек из народа мог попасть в атаманскую верхушку, только совершив множество славных и громких дел, разве что князьям случалось перепрыгнуть все ступеньки к власти.
На вышку полезли небольшой компанией – помимо свиты, следовавшей за Москалем-чародеем практически везде, оглядеть окрестности вместе с начальством захотел и полковник Бугаенко. Подошел у вышки, поздоровался, пристроился за спиной наказного атамана как старший среди присутствующих по чину.
«И кой черт его принес? Не дай бог обиделся на совет жениться на вдове… аж неуютно чувствовать за спиной такого бугая. Стукнет в голову, пихнет от души, и привет. Причем, скорее всего, не апостол Петр, а… кто там, в аду, души грешников встречает?.. Не помню. Таким, как я, обычным котлом или сковородкой не отделаться, что-нибудь особенное уже ждет. Н-да… давно ждет, с регулярной модернизацией, наверное, в связи с накоплением грехов. «На кладбище прогулы пишут» – именно о нас, лыцарях удачи писано. Как там, на Дону, говорят: «Душа на ниточке»… или… что-то меня в депрессуху потянуло, хотя радоваться полагается. Вражеский штурм-то отбили!»
В этот раз подъем на уровень крыши двенадцатиэтажного дома давался Аркадию особенно тяжело. Для тренированного человека – он занятия боевым искусством не забрасывал – такой поворот событий стал неприятным сюрпризом. Ноги поднимались с трудом, как у старого деда, уже через несколько пролетов появилась одышка, постоянно усиливаясь в дальнейшем, в который уж раз за последнее время зачастило сердце. Где-то на уровне пятого-шестого этажей окружающий мир покрылся вдруг туманной пеленой, вдыхаемый воздух перестал насыщать легкие кислородом, сил на продолжение подъема у Аркадия совсем не осталось, он вынужденно остановился, переводя дух и пытаясь сообразить: «Что же со мной такое происходит?»
Было ему так хреново – голова закружилась, затошнило, сил совсем не осталось, – что он не сразу расслышал, что поднявшийся на один с ним уровень полковник что-то говорит. Звуки доходили, будто сквозь слой ваты, да и мозги с реакцией не спешили. Не сразу сообразил, что Бугаенко обращается к нему. Наконец, немного продышавшись, смог сосредоточить внимание и услышал:
– Москале, Москале, тоби що, зовсим погано?
«Нет, блин, обалденно хорошо», – чуть было не ляпнул в ответ, но вовремя спохватился и отозвался на явно слышимое в голосе собеседника беспокойство адекватно.