Вольная Русь. Гетман из будущего

Спесивцев Анатолий Федорович

«И чего они ко мне прицепились? Тоже мне святого нашли! Нужен казацкий святой – берите Ваньку Васюринского. От хто и в монастырь может с охотой пойти, и от души его устава держаться, ему уже – по его же словам – пора грехи замаливать. Он и на месте куренного умудрился все окрестные монастыри с богатыми дарами объехать. А я так не прочь ще погрешить».

Давление в органах, требующих освобождения, нарастало, терпеть становилось рискованно. Пришлось смириться с необходимостью совершения очередного подвига – для казака дело привычное – подъемом в жуткую рань (полдень) с постели и походом к отхожему месту. Мышцы после сна еще не включились, и Юхим неловко

завозился в постели, пытаясь определить, в какую хоть сторону вставать. Решимости открыть глаза он еще не набрался, и через закрытые веки свет нестерпимо давил на глазные яблоки. При этом он неожиданно обнаружил, что раздет совершенно и лежит на перине, покрытой шелковой простыней, а укрыт также чем-то теплым и в шелку.

«О Аллах!.. – обращение не к Христу в сложный момент от будущего православного святого произошло не из-за возвращения его в ислам, просто сказались годы, проведенные в Медресе, некоторые слова там ему вбили в подкорку. – Откуда у сельской хати постиль из шовка?!»

Удивление более чем естественное: квартировали вчерашние собутыльники именно в сельской хате, причем не самой богатой, там такого не имелось отродясь. Все хозяйство бывшего крепостного, а теперь вольного крестьянина стоило на порядок меньше, чем одна шелковая простынь. Естественно, сами степные рыцари заводить подобные излишества и не думали: это ж сколько горилки на такие деньги можно купить?! Вот шелковое белье завели, тот же Аркадий сильно пропагандировал такое новшество. Одним из бичей того времени были болезни, разносимые вшами, а в шелковом белье вошь завестись не может – слишком оно скользкое. Но простыни?.. Юхим вдруг вспомнил, что в разгар пьянки к ним в гости завернул сам гетман, да не один, и в его душе зашевелилось нехорошее – да что там – ужасное предчувствие. Прямо тут же немедленно оправдавшееся.

– Проснувся, бидненький? – Негромкий женский альт с богатыми интонациями прозвучал для казака как гром с ясного неба, вызвав у него сильнейший всплеск головной боли, учащенное сердцебиение и совершенно не характерный для храбреца приступ паники. – Иди сюда, миленький, я тебе приголублю.

У Юхима пока сил голову поднять не хватало, а уж женские ласки в данный момент его интересовали в последнюю очередь. Но немедленному осуществлению угрозы это никак не помешало. Таинственная незнакомка – он судорожно пытался вспомнить вчерашний вечер и разлепить глаза, чтоб на нее посмотреть, – прижала его к своей груди. Роскошной, большой, упругой – об обладании женщиной с подобными богатствами мечтает множество мужчин. Для Срачкороба – по его ощущениям – эти минуты чуть не стали роковыми. Навалившись на него, прижав голову к своему бюсту, дама полностью перекрыла ему доступ к воздуху.

Конечно, лихой казак не сдался, он мужественно боролся за свою жизнь. Только вот скинуть незнакомку с себя или вырвать собственную голову из ее цепких ручек он никак не мог, хоть силы возвращались к Юхиму буквально с каждой секундой. Вероятно, именно энергичность дерганья его и спасла. Вместе с возмущенным мычанием, ну не смог в этой ситуации иначе, членораздельно выразить он свой протест – и глотка пересохшая плохо повиновалась хозяину, и телеса обильные дыхание сбивали. Стыдно признаться, но знаменитейший казак, которого большинство окружающих считали сильным колдуном и одновременно претендентом на святость (странное сочетание, но и Сечь была не обычным местом), чуть было не укусил то, что мешало ему дышать. Бабский прием, но другого способа освободиться он в тот момент не нашел.

К великому его облегчению, почувствовав дерганье мужчины, женщина немного отстранилась и дала

тем самым возможность вздохнуть. Как же порой человеку мало надо… Вот и Срачкороб почувствовал натуральное чувство счастья от простого набора воздуха в легкие. Дышать – это такое блаженство. Пусть от веры он отрекся, но воспитание в исламской семье наложило неизгладимый отпечаток на личность, в том числе и на отношение к смерти от удушья.

– Нехорошо моему хлопчику? А вот выпьет он для опохмелу чарочку наливочки сладкой, сразу и полегчает.

Для продолжавшего попытки сфокусировать взгляд на собеседнице казака такие слова прозвучали приятней всякой музыки. Даже головная боль резко уменьшилась, и наконец удалось ее рассмотреть (отметив про себя, что и пахнет женщина очень приятно, восстановившееся после последнего перелома носа обоняние это четко зафиксировало), весьма красивой оказалась незнакомка. Вот только его попытка положительно отреагировать словесно не увенчалась успехом. Пересохшая глотка выдала только безобразное «кар», отчего на глазах лихого и бесстрашного воина даже сами собой слезы выступили.

Слава Богу (или кто там, на небесах), красавица поняла его правильно и немедленно осуществила свое благое намерение – слезла с кровати и налила из большой зеленоватой бутыли в чарку темно-красную жидкость, подала страждущему.

Юхим, горя от нетерпения, протянул к вместилищу нектара руку и с ужасом обнаружил, что взять-то наполненную чарку не сможет. То есть взять-то возьмет и, скорее всего, не выронит, но вот сохранить содержимое, донести его до рта не сумеет наверняка. Его верная прежде десница, так уверенно обращавшаяся с пистолем, саблей и поводьями, не знавшая промаху – что не раз спасало хозяину жизнь – не просто дрожала, а ходила ходуном, выписывая странные и не контролируемые им фигуры.

Казак предпринял невероятное усилие по обузданию вдруг проявившей своеволие конечности, но добился этим обратного эффекта – его самого начало пошатывать в такт движениям руки.

– Мму… му… – произнес он, хотя собирался не мычать по-коровьи, а произнести: «Не могу». Однако не только рука, но и горло по-прежнему отказывались ему повиноваться, выставляя перед такой роскошной женщиной в самом неприглядном свете. От расстройства у него опять заболела голова, а из глаз сами собой потекли скупые мужские слезы. А ведь сколько раз ему в детстве и юношестве говорили, что вино превращает человека в свинью, нечистое животное…

Женщина оказалась очень понятливой и добросердечной, а не только ослепительно красивой – настоящая пери. Она сразу поняла возникшую проблему и удивительно правильно отреагировала на нее.

– Не можешь взять, тому що расплескивается? Бедненький, що ж с вами, мужчинами, клята горилка делает… я сама тебе напою.

И рослая, пожалуй, что повыше самого Срачкороба, пышная, но не жирная, светловолосая и на вид совсем еще не старая (кто их, женщин, разберет, какой у них возраст) – в общем, настоящая красавица, села рядом с Юхимом, прижала его правой рукой к себе, а левой осторожно, так, что не пролилось ни капли, вылила ему сладкую вишневую наливку в рот.

Он уже приготовился к внутренней борьбе за невыплескивание наливки обратно, по опыту тяжелого похмелья знал о таком подлом поведении спиртного – вылетать обратно в рвоте вместо растворения в желудке, приносящего облегчение исстрадавшемуся организму. Однако чудеса продолжались, никаких приступов тошноты не последовало, по жилочкам побежал огонь облегчения. Но одной чарки для ухода от мучений было мало, это Срачкороб помнил прекрасно. Продышавшись, не без опасения – воспоминания о двух предыдущих попытках заговорить были еще свежи – произнес хоть и хрипловато, но вполне внятно: