Вольное царство. Государь всея Руси
Шрифт:
Легат был весьма доволен этой здравицей, стал любезен, а Иван Фрязин просто сиял от удовольствия.
Когда началась уже за завтраком простая беседа, дьяк Федор Васильевич сказал:
– Дошли до Москвы жалобы от народа и духовенства нашего на смущение от торжественного несения по латыньскому обычаю святого распятия перед православной государыней нашей.
– Сие невежество народное! – пылко воскликнул Иван Фрязин. – У престола его святейшества нас чтили высоко, уважая все обычаи московские. Так и мы должны чтить обычаи римские из уважения к папе, ибо…
Дьяк Курицын строго поглядел на развязного
– А кто ты? Денежник ли государев, православный слуга его или опять перешел в латыньство?
Иван Фрязин побледнел, но Курицын, не ожидая его ответа, встал и, обратившись к легату Бонумбре, произнес твердо:
– Ваше высокопреосвященство. Государь мой, великий князь, царь всея Белой Руси чтит и уважает его святейшество папу, но государь мой не может отказать народу своему и церкви русской. Он полагает, что лучше не вызывать народного волнения и не расстраивать то, что хорошо так устроилось и для Рима и для Москвы.
Губы легата задрожали, и, думая, что Курицын не знает греческого языка, как не знают его все светские люди Италии, за исключением только ученых, он быстро шепнул царевне по-гречески:
– Видимо, придется подчиниться, как сие ни тяжко.
Курицын, хорошо знавший не только латынь, но и греческий язык, сделал вид, что ничего не понял, даже не заметил сказанного и, быстро встав, решительно произнес:
– Повелел мне государь мой просить ваше высокопреосвященство, дабы распятие пред вами более не носили, а сокрыли бы вы его от всех в повозке своей. При сем государь сказал, что бесчестия от сего нет, но это не в обычае у нас и смущает народ…
– Но папский легат без сего не может, – начал было Иван Фрязин и вдруг смолк, встретив злой взгляд царевны.
– Я принимаю заверения государя всея Руси, что сие не к умалению достоинства святого престола и святой римской церкви. Скажите государю вашему, что я исполню его желание, продиктованное государственной мудростью. – Бонумбре поклонился и сел за стол. Царевна весело улыбнулась и радостно добавила: – После завтрака мы тотчас же выезжаем в Москву, дабы задолго еще до божественной литургии быть перед очами государя и государыни-матери.
Ради скорого прибытия на Москву царевна, по совету дьяка Курицына, отделилась от каравана тяжелых подвод, шедших очень медленно, и на лучших конях и повозках с казной своей и со слугами поскакала вперед. За ней же, спрятав распятие, последовал и папский легат. Курицын ехал впереди них с малой своей стражей.
Навстречу им выезжали государевы вестники и гонцы, дабы указать Курицыну, как ехать и к какому часу быть на Москве, куда везти царевну и куда – папского легата. Несмотря на эти краткие задержки, поезд царевны прибыл в Москву на третий час после того, как выехали из села Мячкина. Царевна так волновалась, что два часа с половиной мелькнули, как миг. Но за это время она многое испытала и передумала о многом: и о том, что она, бедная девушка, сегодня станет женой неведомого ей человека, что станет государыней огромного царства, что одна будет здесь среди чужого народа и что никогда уж отсюда не уедет.
Мгновеньями страшно становилось ей, но она напрягала все силы, стараясь держать себя в руках.
Когда ее карета остановилась у паперти деревянного временного собора
Царевна робко остановилась возле входа в храм и испуганно оглядела серое, пасмурное небо и кремлевскую площадь, покрытую грязным тающим снегом. Увидела рядом каменную стройку в лесах и глядевших на нее с лесов каменщиков, увидела сбегающихся со всех сторон к храму мужиков и женок крестьянского звания. Тоска сдавила ей грудь, слезы подступили к горлу. Кругом было все незнакомое ей, совсем чужое.
– Одна, одна, как в пустыне, – прошептала она. – Господи Боже мой, помоги мне, рабе Твоей!
Сдержав себя, она еще раз окинула взглядом площадь, церкви и деревянные хоромы, стоящие в отдалении.
– Где же его высокопреосвященство? – спросила она Ивана Фрязина о папском легате.
– Послы государевы, – ответил денежник, – вместе с дьяком Курицыным повезли его в хоромы, которые ему и отведены на время пребывания в Москве.
Царевна хотела узнать еще, зачем ее одну привезли к церкви, но, увидев в дверях храма величавую фигуру в пышном церковном облачении, быстро спросила:
– Кто это?
– Глава церкви русской, – ответил Иван Фрязин. – Сам Филипп, митрополит московский и всея Руси.
Царевна быстро пошла навстречу владыке и, подойдя к нему и став на колени, молвила по-русски:
– Бляслови, отче.
Митрополит благословил ее:
– Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. И ныне и присно и во веки веков.
– Амэн, – тихо и благоговейно проговорила царевна по-латыни.
Введя всех во храм, владыка Филипп прочитал перед алтарем краткую молитву и, обратясь к присутствующим и поклонясь царевне, сказал:
– Поздравляю тя, государыня, со счастливым прибытием и молю Господа Бога, дабы помог тебе счастливой быть навек с государем нашим. Сей же часец отведу тя, государыня, к великой княгине Марье Ярославне, к матери государя моего Ивана Василича…
Речь эту Иван Фрязин перевел царевне на итальянский язык и так передал владыке ответ царевны по-русски:
– Благодарю ваше высокопреосвященство за милость и ласку, которую оказали вы бедной сироте из царской семьи Палеолог. Буду яз счастлива видеть государыню, матерь государя, которая и мне матерью отныне будет…
Хоромы государыни, как и государевы, были деревянные, и внутри их было тепло и уютно. Это сразу оценила царевна, вспомнив римские каменные дома без печей, в которых зимой было всегда холодно и сыро. От тепла в хоромах и самой ей теплее стало на душе, но слезный комок все еще подкатывал к горлу.
Войдя прямо в трапезную княгини Марьи Ярославны, царевна увидела высокую стройную женщину, лет за пятьдесят, несколько обрюзгшую и с сединой в волосах, но все еще красивую. Приняв благословение от митрополита, княгиня стала внимательно слушать, что говорил ей владыка. Царевна же, крестясь на иконы по-православному, искоса взглядывала на старую государыню. Царевна заметила, что на государыне одежда простая, весьма красивая и богатая, и невольно у нее мелькнула мысль: «Они тут лучше римлянок одеваются».