Вольные города

Крупняков Аркадий Степанович

— Я не обманщик! — гневно произносит Янгин.— Ты хочешь, чтобы я стал злым человеком. Разве можно обходить закон пред­ков? Можно ли гневить духов?

— Ты их уже прогневил,— насмешливо отвечает Ковяж.— Я был вчера в шкемын-ото¹, разве ты отдал жертву Мардеж-ону? Эго он ветром относит твои стрелы.

— Хоть ты и старше меня, однако глуп. Я отдаю молитву и жертву Мардеж-ава. А владыка ветра — ее сын. Не будет же он идти против матери.

— Ты сам глупый! Мардеж-ава старуха, и она не видит,

как ты стреляешь. Разве женское дело — стрельба? К тому ж она не смо­жет перейти завал из стрел, которые ты набросал в лесу. Иди, со­бери их, уважь закон предков. Иначе отец не даст тебе еды и се­годня.

Янгин понял, что брат смеется над ним, и со злостью замахнул­ся на него луком. Вспыльчив и горяч Янгин, и несдобровать бы среднему брату, если бы на поляну не вышел в этот момент Аказ.

он перехватил занесенный для удара лук и сказал строго:

— Скажи мне, Ковяж, когда я выходил с тобой на эту поляну, смеялся ли над твоими промахами? Научил бы стрелять сначала! Иди, собери стрелы!

— Пусть Янгин идет. Это его стрелы! — Ковяж повернулся к Аказу спиной, намереваясь уйти.

— Иди ты! Я сказал!

— Не пойду! За этого слепого щенка я бегать не буду!

— Будешь,— спокойно произнес Аказ и так сильно толкнул Ковяжа в спину, что тот мгновенно скрылся в кустах.

Аказ подошел, обнял младшего брата и ласково спросил:

— Вы что-то говорили про Мардеж-ава?

— Ковяж сказал, что владыка ветра относит мои стрелы в сторону. Врал, поди?

— Он правильно сказал. Но надо перехитрить владыку. Ска­жи, откуда сейчас дует ветер?

Янгин посмотрел на ветки деревьев и уверенно ответил:

— С правой руки.

— Верно. Когда будешь целиться, отведи кончик стрелы на полпальца вправо. Стрела полетит мимо дерева, но Мардеж-он подтолкнет ее, и она угодит куда надо. На, попробуй.

Мальчик поправил ременный пояс на холщовой белой рубахе, незаметно ладонью смахнул слезу обиды и положил стрелу на лук. Прицелился. Звонко тенькнула тетива, и сразу же раздался радо­стный клич Янгина. Стрела перелетела через поляну и воткнулась в кусок березовой коры.

— Эй-эй! — воскликнул Янгин и глазами, полными благодар­ности, взглянул на старшего брата. Потом он увидел колчан Ковя- жа, висевший на суку, подбежал к нему и выхватил стрелу. Те­перь он имел на это право!

— Вот тебе! Так! Хорошо! — выкрикивал Янгин, пуская стрелу за стрелой.

На поляну выбежал Ковяж, взглянул на осину, утыканную стрелами, и недоуменно спросил:

— Это ты стрелял?

— Я! —мальчик выпятил грудь и ударил по ней кулаком.

— Врешь! Это Аказ.

— Я уже сказал тебе, что я не обманщик,— произнес Янгин и, поддернув спускавшиеся штаны, направился к дому. На опушке леса он заметил отца и, чтобы не показаться хвастливым, как мож­но равнодушнее сказал:

— Отец, я всадил в дерево четыре стрелы.

Туга улыбнулся:

— Ладно. Теперь ты заработал лепешки и туару¹. Иди в кудо, поешь.

Когда мальчик скрылся за кустами орешника, Туга сел на пе­нек и сурово посмотрел на Ковяжа.

— Это больно худо, Ковяж,— сказал он,— ты как будто не мой сын.

— Зачем такие слова, отец?

— Ты совершил два самых дурных поступка: учил младшего брата обману и не послушался старшего. В нашем роду так никто не поступал,— отец показал обоим сыновьям, чтобы они сели ря­дом, потом спросил:

— Как вы будете жить, если я уйду в последнюю дорогу? Бу­дет ли ваша семья мирной и честной?

— Прости нас, отец, тут мы виноваты оба,— тихо произнес Аказ.— Я тоже обидел его.

— Наша земля знает один закон — слово старшего в семье священно. Когда мой отец, а ваш дед, пришел сюда, у него была боль­шая семья. И все ели из одного кюмыжа¹. А тот кюмыж был боль­шой, как лодка. И никто никогда не ссорился. Только дружба семьи помогла раздвинуть этот лужай от берегов Суры до бере­гов Юнги. Ты, Ковяж, забыл этот закон, и бог покарает тебя. Запомни навсегда: слово старшего брата свято для тебя.

После ухода Ковяжа отец и сын долго молчали, шелестел мо­лодыми листочками ветер. В лесу, не переставая, куковала кукуш­ка. Со стороны кудо доносился запах горелого хвороста.

— Ты помнишь прошлый наш разговор? — нарушил молчание Туга.

— Твоя воля священна для меня, отец, и если ты велишь, я приведу в наше кудо любую девушку. Но разве не ты всегда го­ворил, что жену выбирают сердцем, а не умом. Мое сердце молчит, когда я вижу девушек. Видно, мне рано жениться. Эта весна у ме­ня только семнадцатая.

— Семнадцатая... Я в твои годы имел двух сыновей, в два­дцать лет стал лужавуем. Теперь твоя пора пришла. Бери мою нелегкую ношу на свои плечи. Я уже становлюсь стар.

— Разве ты старик, отец? Ты сможешь держать нашу тамгу еще много-много лет.

— Времена стали другие, сын мой. Все изменилось,— старик глубоко вздохнул. Он и вправду был стар, и ему трудно было на­правлять жизнь своих сородичей,— Я для этой поры плохой лужавуй. Сейчас надо такого человека, как ты.

— Я совсем молод и глуп. Мне ли?..

— Помолчи! Много мы терпим нужды и горя от соседей, но что можем поделать? Меня мой народ считает самым мудрым чело­веком, но и я не знаю, как избавиться от гнета сильных. Верно, ты молод, но ты много раз бывал на русском базаре, научился вести счет деньгам, узнал язык московитов, хорошо знаешь Казань. Ты стал умнее меня, — Туга положил руку на плечо сына и попросил:— Повтори еще раз, что ты говорил в прошлый раз о русских.

— Я сказал, что нам надо учиться у московских людей. Они собрали под одну руку все свои земли, стали сильны и выгнали золотоордынцев, а мы...