Вольный стрелок
Шрифт:
Все, отпуск по болезни кончился.
Я встал со своего одра, присел к костру, прикурил от уголька сигарету.
– Когда Мещерских хороните? – спросил Анчара.
– Все узнаю, – успокоил он меня.
– Зайди к Володе, он поможет. – Я отстегнул пачку долларов: – Все должно быть путем, Арчи.
– Арчи не знает, да?
– В одном месте, рядом. Памятник. Служба…
– Это нельзя. Он сам себя убил, так?
Тут я возмутился:
– Нет, не так! Он не сам себя убил. Ты знаешь…
– Жизнь всех
– А кто что знает? – поддержала меня Женька. – Возьмем еще и этот грех на наши души. Да и Вита с ним.
– Возьмем, так, да! А что на камне напишем? На прощание.
Я было подумал красиво: «У них было все. Но очень недолго», но мне стало стыдно.
– Напишем так: «Мещерские – Вита и Саша». И день смерти.
Анчар все время смотрел на меня. Каким-то непонятным взглядом. Но я его понял.
– Арчи, все правильно. Они теперь вместе.
– Все равно, – признался он, – большой камень на сердце.
– Большой, – согласился я. – Тебе было очень тяжело. Но ты сделал, как тебя просила Вита.
– Очень тяжело, – повторил Анчар. – Очень, да. Еще раз так тяжело. Будто маленькую сестру убил.
И он вышел из пещеры.
Следующим утром Женька надела на палец кольцо Мещерского, и они с Анчаром ушли. Их не было полных два дня. Вернулись молчаливые, заплаканные.
– Как добирались? – спросил, чтобы отвлечь их от печали.
– На машине, как, – коротко ответил Анчар.
– У гостиницы стояла, да?
– Стояла, как догадался? Но совсем другая. Иностранная марка.
Уж не та ли, что Женьку увезла? Она кивнула, чуть улыбнувшись.
– Оставим ее себе, – решил я. – В угоне наверняка не будет числиться.
– Какой угон, слушай? – возмутился Анчар. – Сами отдали.
– А это как?
Просто интересно, Анчар ведь без оружия уходил.
– Как-как? – передразнила Женька. – Не знаешь, как? Выбрал Анчар тачку (я ему показала), сел за руль. Тут какой-то хмырь в белом грязном пиджаке выскакивает из гостиницы. Анчар говорит: это для Серого. Тот – в струнку и отдал честь…
– И ключи, – добавил Анчар. – Уважают тебя.
– Благодарны, – уточнил я. – За то, что я их на косе не положил. Из твоего «Максимова». Ладно, машина нам кстати. Вы цветы от меня догадались положить?
– А то нет, – вскинулась Женька. – Все сделали как надо. Потом вместе съездим. Как тучи развеются.
– Как там, на вилле? – спросил я Анчара.
– Там нехорошо. Чайки улетели все. Вороны появились. Нехорошо.
– Разгоним – время придет. А на Москве что? – это у Женьки. – Какие новости?
– Светлов тебе привет передал. И наилучшие пожелания. К Баксу они уже подбирались, с другой стороны. Но он слинял. Предполагают, что где-то здесь он.
– Где ж ему быть? А шифровка?
– Все
– Не могут без Серого?
– Ну никак. Но я ему сказала: Серый на пенсию идет, женится и дом будет строить. Большой и светлый. Так, да? – это уже грозно, нахмурив брови.
– Кто меня с такой прической возьмет?
– Найдется дура, – успокоила меня Женька. – Ребята, спать хочу – не могу. Устала. Ты чем тут без нас питался? Акридами небось? Мы припасы привезли. Правда, часть по дороге спрятали, не осилили тащить. Вы перекусите.
И Женька юркнула под шкуру.
– Володя для меня ничего не передавал? – спросил я Анчара, когда он завесил вход в пещеру – в горах по ночам уже холодно было – и сел у огня.
– Передавал, – он залез за пазуху, – вот. Телеграмма тебе из Москвы.
Я развернул бланк: «Информация для Серого двоеточ ху тире сорок пять процентов зпт жо тире двадцать пять зпт бы тире шестьдесят тчк безумно любящая Женечка».
Вот постаралась, от всей души. На три буквы сто тридцать процентов набрала. По ее раскладу выходит, стало быть, что остальные буквы в русском языке вообще не употребляются.
Я улыбнулся, представив, какой шум Женька подняла, отправляя телеграмму, каких усилий стоило ей добиться, чтобы приняли этот бред. И здесь, наверное, головы поломали.
Ладно, информацию приму к сведению, может, пригодится когда.
– А на словах что Володя сказал?
– Два слова сказал. Сиди в горах, как орел. Пока не скажу.
– Все?
– Все, да. – Он подложил в очаг дров и забрался под бурку. – Спать буду. До самого раннего утра.
Самым ранним утром я изучил себя в Женькином зеркальце. Остался доволен: испугаться меня можно, а узнать – никак, стало быть.
– Проводишь меня до машины? – спросил я Анчара, который еще нежился под буркой. И кепкой. Он на ночь клал ее на лицо – Женька за храп его ругала.
– Ты куда? – оба, в унисон, дуэтом.
– В город мне надо.
– Давай, – сказала Женька, отбрасывая шкуру, – тебя там давно ждут. Ты уж иди прямо в наручниках.
Анчар сказал (сквозь кепку):
– Я тебя не пущу. Посажу в ведро и крышкой закрою.
А что? Он может. И сверху сядет.
– Дай мне мешочек, небольшой. И кепок свой одолжи.
– Это несерьезно, Серый, – повела свою партию Женька, чувствуя поддержку Анчара. – В таком виде, на иномарке.
– Оно и хорошо. Чем чуднее, тем невиннее.