«Волос ангела»

Веденеев Василий Владимирович

– Да, не исключено, что местечко специально подобрано, – покрутил головой Жуков. – Но я тоже за риск: если Банкир и придет, то ему ничего не известно о нас, а мы сможем заранее подготовиться. Назарова – Антония больше не упустим, ученые уже. Хватит, погоняли за ним по всему городу.

– Я тоже за вывоз Антония на встречу, – кивнул Иван Дмитриев. – Подготовившись заранее, можно попробовать.

Саранцев молчал, вертя в пальцах аккуратный мундштук из корня вишни, покрытый затейливой резьбой.

– Ну а ты? – обратился к нему Виктор Петрович.

– А что я? – поднял голову Саранцев. –

Ребята правильно говорят. Если хорошо подготовимся, то сведем риск до минимума.

– Значит, попробуем? Тогда сегодня же на место будущей встречи Банкира и Антония поедут Дмитриев с Жуковым. Сделают самый подробный план местности и ознакомят с ним всех остальных. Потом распределим места и выедем к Ваганьковскому кладбищу. Каждый из вас должен досконально изучить там любой закоулок. Времени мало, но нам надо предусмотреть любые варианты развития событий. Антония на место встречи повезем в машине, я договорюсь. На сегодня все, можете быть свободны. Греков, задержись, – распорядился начальник.

– Предложения подготовил? – дождавшись, пока все выйдут из кабинета, спросил Виктор Петрович. – Давай посмотрю… Об этом художнике никто ничего?.. – поинтересовался он, просматривая поданные Грековым бумаги.

– Нет. Черников предупрежден.

– Хорошо. Сейчас поедем.

Через полчаса они входили в большой кабинет дома на Лубянской площади. Навстречу им из-за стола поднялся среднего роста человек в пенсне, с густой шапкой сильно поседевших волос.

– Здравствуйте, Айвор Янович! – пожал протянутую руку начальник МУРа.

– Здравствуйте, здравствуйте, Виктор Петрович, – улыбнулся чекист. – А это и есть ваш Греков? – он подал Федору сухую крепкую ладонь, другой рукой обнял за плечо, поворачивая ближе к свету. – Вот вы какой… Интересно знать о ваших впечатлениях после посещения Америки, – неожиданно обратился он к Грекову на английском, немного гнусавя, как истый житель Миссисипи.

– При случае могу поделиться… – улыбнулся Федор.

– О! Да вы говорите так, словно родились в Новой Англии, – дружески похлопал его по плечу Айвор Янович. – Наверное, заберем мы его у вас, Виктор Петрович. Тем более что раньше он в ЧК работал.

– Жалко будет отдавать.

– Понимаю, понимаю… Но об этом потом. Подготовили ваши предложения? Очень хорошо. Давайте ознакомимся, быстренько обсудим, а то… – он бросил быстрый взгляд на циферблат настенных часов, – через двадцать три минуты нас ждет Феликс Эдмундович…

* * *

Поздно вечером в дверь квартиры Диомида Калистру позвонили. Старый звонок, провернувшись, хрипловато тренькнул и замолк. Потом раздался условный стук.

Художник, придерживая рукой распахивающиеся полы домашнего халата, побежал открывать.

На плохо освещенной лестничной площадке стояли трое мужчин. Узнав среди них Черникова, Диомид гостеприимно распахнул дверь.

– Прошу.

– Где мы могли бы спокойно поговорить? – поздоровавшись, спросил, снимая шляпу, среднего роста мужчина в пенсне. Поправил рукой рассыпавшуюся густую шевелюру, блестевшую сединой.

– Не волнуйся, Диомид, – поспешил успокоить художника Черников. – Это мои друзья, я говорил тебе, что посоветуюсь, помнишь? Вот мой старый армейский товарищ, Федор, – он

показал на худощавого человека в сером костюме-тройке, – а это…

– Меня зовут Айвор Янович, – мягко улыбнулся мужчина в пенсне. – Разговор у нас будет, видимо, долгий, не хочется беспокоить вашу супругу.

– Что ж… Пожалуйста… У меня тут одна комната отведена под мастерскую, а в другой мы живем. Пойдемте, поговорим в мастерской, – предложил немного смущенный неожиданным визитом Калистру.

– Пойдемте… – и мужчина в пенсне дружески взял художника под руку.

* * *

Лязгнул замок, дверь камеры открылась. Антоний, прищурясь, поглядел на вошедших – сосредоточенно-хмурые какие-то, случилось у них чего?

Не спеша поднявшись с привинченного к полу табурета, он молча ожидал, что скажут.

– Назаров, с вещами – на выход, – распорядился тюремный надзиратель.

Нарочито медленно собираясь, Антоний бросал косые быстрые взгляды на пришедших за ним. Поведут на допрос? Нет, тогда бы вызвали без вещей.

Получили ли его письмо в МУРе? Может быть, сегодняшний визит хмурых людей связан именно с ним? Какое же сегодня число? В однообразной рутине тюремного бытия, прерываемой вызовами на допросы и раздачей пищи, зачастую теряешь представление о времени. И еще надо постоянно думать, что будешь говорить на допросах, а о чем упорно молчать. Милиционерам легче, они все запишут, потом несколько раз прочтут, посоветуются друг с другом, а он? Изо дня в день один, наедине со своими невеселыми мыслями – валяешься в камере на нарах и лихорадочно ищешь выхода из бесконечного лабиринта вопросов и скрытых ловушек, приготовленных для тебя следователями и сыщиками из уголовного розыска. Хуже всего – не знаешь, к чему в следующий раз надо готовиться, о чем они станут спрашивать? Об убитом Пашке Заике? Заставят снова и снова рассказывать одно и то же: где и кто стоял, что говорили и кто стрелял через дверь в милиционеров, куда отбросили наган… Или будут загонять в другой угол?

Страшно запутаться – все детали никому не упомнить, невозможно это. Антоний знал по опыту – начнешь врать, обязательно накроешься на мелочах! Один раз скажешь так, другой этак – и тут же поехала писать губерния: почему не так говорили в прошлый раз, вот, пожалуйста, можем предъявить подписанные вами показания.

А я не помню, мол, всего, нервно очень было – в дверь милиционеры ломились, стреляли, Пашка жутко орал, да и быстро все очень произошло. Как увидел, что дружка моего шлепнули, так и сиганул с испугу в окно. Потом навалились, вывернули руки…

Могут начать расспрашивать про подробности ограбления церквей. Тоже несладко – что ни вопрос, то прямо-таки нож острый. Кто ударил старуху в Стромынской церкви по голове, кто пилил решетки, кто ломал замки, кто забрал иконы и куда отнес, кто договорился в магазине Кудина о перепродаже краденого золота, кто его переплавлял? Где иконы?!

А молчать нельзя, нельзя молчать! Говорить надо, топить все в словесной мути длинных бессвязных речей, ненужных, не касающихся дела рассказов, пустых признаний и клятв, слезливых воспоминаний о детстве и дореволюционном времени. Отвлекать, оттягивать их от самого страшного – от вопроса о Юрии Сергеевиче!