«Волос ангела»
Шрифт:
– Сдать оружие! – требовательно протянул тот руку.
Головин невольно сделал шаг назад. Кто это, откуда? Оттолкнуть?
– Арестовать! – властно приказал мужчина подбежавшему постовому милиционеру. – В мою машину и в ВЧК! Я заместитель наркома!
– Товарищ! – начал было Головин.
– Арестовать! – замнаркома потянулся к кобуре на поясе. Головин послушно отдал пистолет и понуро пошел к машине.
– Наведите порядок, отправьте трамвай! Раненую в больницу, – отдавал распоряжения пожилой военный прибежавшему на звук выстрела второму постовому. –
И он не оглядываясь направился к автомобилю, в который первый постовой уже посадил Головина.
Мужчина бежал быстро – мимо Петровского пассажа, по Неглинной, в сторону Трубной площади. Разлетались в стороны полы его кожаного пальто, быстро мелькали обутые в мягкие сапоги ноги.
Шкуратов припустил за ним. Расстояние сокращалось. Еще десять шагов, пять, три…
Генка прыгнул высокому на спину, сбив его с ног всем весом своего тела. Покатились по мостовой, шарахнулись в стороны прохожие. От расположенного рядом клуба милиции спешили люди.
Сжав преступника могучими руками, словно взяв в клещи, бывший балтиец поднял его с земли, не давая вырваться. Бандит дернулся, но, почувствовав железную хватку, обмяк.
– Позвоните в МУР… – прохрипел красный от напряжения Гена прибежавшим из клуба милиции сотрудникам…
– Где он? – Виктор Петрович быстро вошел в комнату клуба, в которой Шкуратов, не доверяя никому задержанного, сам его караулил.
Следом за начальником вошли Тыльнер и Козлов. Жора Тыльнер подошел к сидевшему на стуле мужчине в кожаном пальто, пристально разглядывая его с разных сторон.
– Ну что? – не вытерпев, поторопил его Виктор Петрович.
– Он… – улыбнулся Жора и похлопал по плечу Гену. – Молодец. Поздравляю. Это Антоний!
– Та-ак… Назаров Николай Петрович! – остановился перед Антонием начальник МУРа. – Встретились наконец.
– От вас, чертей, никуда не денешься… – усмехнулся Назаров – Антоний. – В преисподнюю провались, и там найдете. Если бы не этот медведь, – кивнул он на Шкуратова, – больше вы меня в Москве так бы и не увидели.
– Возможно… – кивнул Виктор Петрович. – Но встретиться нам все равно пришлось бы. Поедем сейчас в МУР, там и поговорим. Выводите.
Антония повели к дверям. Виктор Петрович отозвал в сторону Шкуратова:
– Как получилось, что Головина арестовали? Мне уже звонили из ВЧК.
– Не знаю… – Гена пожал широкими плечами. – Он выстрелил в воздух, когда Антоний побежал, а я кинулся следом за Антонием.
– Аккуратнее надо работать. Устроили народное шествие с буффонадой и стрельбой… – недовольно поморщился начальник. – Вы вместе были, поэтому ты поедешь товарища выручать. Мы уже письмо приготовили, чтобы его освободили. Возьми его у Козлова и гони на Лубянку. И смотрите у меня!
Сергуня прибежал к дому в Лосинке запыхавшийся. Покрутился у палисадника, высматривая Пашку Заику. Того не было видно – может,
Походив немного под окнами и посидев у поленницы дров во дворе, Сергуня отдышался и наконец решился постучать. Дверь открыла толстая неразговорчивая хозяйка, молча пропустила в дом, ни о чем не спрашивая.
Прошмыгнув мимо нее в укромный закуток за печью, мальчик начал быстро собирать свои нехитрые пожитки: приготовленный загодя небольшой шматок сала, аккуратно завернутый в чистую тряпицу, коробок спичек, перочинный ножик, ржаные сухари в полотняном мешочке, серебро и медь в старом кошельке.
Он твердо решил: ни в колонию не пойдет, ни здесь больше ни дня не останется! Домой, в деревню надо подаваться. Может, и не разобрали еще на дрова их избу? А и разобрали, так соседи хоть на время приютят. Узнает, с какого вокзала идут поезда на Тулу, как-нибудь пристроится и поедет. Ничего, язык, говорят, до Киева доведет.
В деревне летом привольно: лес, грибы пойдут, ягоды. Речка течет, можно рыбу ловить, купаться, лежать на берегу, зарывшись в теплый песок, и смотреть, как плывут по небу лохматые, невесомые облака…
Чья-то тень заслонила от него свет. Подняв глаза, Сергуня увидел Пашку. Сжался в своем углу, подтянув к груди острые коленки, – если пнет сапогом, так хоть по ногам, а не в ребра.
– Ты один? А сам где?
Не дождавшись ответа, Пашка, протянув руку, за шиворот выволок мальчишку из-за печи, встряхнул.
– Чего молчишь? Язык проглотил?
Из Сергуниных глаз покатились крупные слезы обиды за свою несчастливую судьбу – надо же, опять придется сносить побои, пинки, унижения, а родная деревня уже казалась такой близкой.
Пашка его слезы понял по-своему. Побледнев, поставил мальчишку перед собой, наклонился, с тревогой заглядывая ему в лицо:
– Неужто взяли? Где? Да говори же ты наконец!
– В центре… – всхлипнул Сергуня, – после магазина Кудина… Он с трамвая прыгнул, а те за ним. Стреляли.
– Убили? – мелко перекрестился Пашка.
– Не-ет… Повели.
– Та-а-ак, – Заика быстро заходил из угла в угол, соображая. – Пойдешь к МУРу, – приказал он мальчику. – День и ночь там торчи, а высмотри, когда его привезут или куда отвезут. Вечером я сам тебя найду там. И гляди у меня, ежели уйдешь – прибью. Меня жди! А это что? – выхватил он из рук Сергуни приготовленное им для побега. Повертел, со злобой отбросил в угол. – Слинять хотел? Нет, милок, не выйдет. Пойдем, к центру отвезу. И спаси тебя Господь не сделать, что велят…
Антония доставили в МУР, временно поместили в комнату дежурного Хромова.
По коридору Антоний шел с независимым видом, держа фуражку в руке, нахально скалился, глядя на сидевших на лавках людей, вызванных на допросы. Сев на стул в комнате Хромова, развалился, спросил разрешения закурить. Наблюдая, как дежурный постоянно снимает трубку телефона, Антоний загадочно улыбался в ответ своим мыслям.
– Скоро на допрос? – словно невзначай поинтересовался он.