«Волос ангела»

Веденеев Василий Владимирович

– О, добрый день… Но я прошу простить меня, плохо говорю на вашем языке. Нет, переводчика не нужно… – предупредил он движение руки митрополита к колокольчику на столе. – Может быть, вы говорите на лытыни?

– Говорю… – легкая улыбка чуть тронула губы митрополита и тут же исчезла, словно спрятавшись в седой бороде. – Присядьте.

Опустившись на стул, корреспондент удобно пристроил руки на своей трости, поставленной между колен, подождал, пока хозяин займет место за столом, приготовившись его слушать.

– Я пришел к вам не столько говорить, сколько спрашивать, потому что тысячи читателей наших газет обеспокоены событиями, происходящими

в Москве, как могут быть обеспокоены христиане притеснением Церкви, пусть даже и не полностью разделяя догматов ее, – бодро начал корреспондент. – Все мы поклоняемся одному Богу, и суть не в том, какие обряды предписывает нам наша религия. Согласны?

– Нет, – разжал плотно сомкнутые губы митрополит. – Люди поклоняются разным богам.

– Я не имею в виду магометан или язычников, – быстро откликнулся корреспондент. – Но только христиан.

– Они тоже поклоняются разным богам, забыв заповедь "Не сотвори себе кумира", хотя вслух зачастую возносят хвалу только одному Богу. Но есть ли это истина? Оставим богословие, и давайте перейдем к делу, приведшему вас ко мне. О каком притеснении Православной Церкви вы говорили? Я вас правильно понял?

"Не прост старик, ох не прост. Сразу быка за рога! Но, может быть, это даже к лучшему – не крутиться лисой, а прямо поговорить с ним, не вдаваясь в дебри теологии, где он явно сильнее меня", – подумал корреспондент.

– Мне известно о случаях ограбления церквей, похищении ценнейших икон, написанных древними мастерами…

– Откуда это вам известно? – прервал его митрополит. – Мы не давали сообщения в печати.

– Профессия журналиста в том и состоит, чтобы узнавать то, что еще неизвестно другим, – нимало не смущаясь, ответил корреспондент. – Неужели вы станете отрицать эти факты? Нет? Я так и полагал. Разве вы не считаете, что Православной Русской Церкви нанесен урон? Что она подверглась тем самым притеснению? Весь западный мир обеспокоен этим, народ кипит от возмущения…

– Какой народ? – снова прервал его митрополит. В голосе его появились твердые нотки, хотя говорил он по-прежнему тихо.

Посмотрев в его лицо, корреспондент поразился, как он раньше не заметил столь странного выражения глаз старика: он глядел по-молодому зорко и твердо, словно не было за его плечами стольких прожитых лет, гнущих спину к земле, словно дух его и тело по-прежнему сильны, укрепленные сознанием чего-то такого, неведомого остальным, по крайней мере совершенно неведомого сидящему перед ним человеку.

– Какой народ? – повторил митрополит. – Тот, что трудится для пропитания своей семьи и себя самого, или тот, что живет трудами других? Я не марксист, господин журналист, просто хочу точно знать, от имени кого вы пришли говорить со мной.

– Сейчас за границей много русских… – начал корреспондент.

– Это не русский народ, – останавливая его, поднял руку митрополит. – Вы пришли говорить от имени эмиграции?

– Нет, – журналист решил на всякий случай сразу откреститься от эмигрантов. Кто знает, как относится к ним этот неглупый священник, скорее всего, не очень доброжелательно, судя по тому, как ставит вопросы. Нелегко говорить с ним, очень нелегко. Но надо!

– Насколько я знаю, ранее православные церкви не подвергались ограблениям?

– В Екклесиасте сказано: "Не говори: "Отчего это прежние дни были лучше нынешних", – потому что не от мудрости ты спрашиваешь об этом", – усмехнулся старик. – Я долго живу, многое видел. Церкви оскверняли

и во времена всех войн, и в дни мира, при правлении династии Романовых и при Временном правительстве. К сожалению, такое случается и сейчас. Так кто же уполномочил вас говорить со мной? Пустое любопытство ваших читателей привело сюда вас или нечто иное? Если суть в пустом любопытстве, то нам лучше не продолжать разговора. Но если у вас есть более серьезная цель, говорите, я готов слушать.

– Влиятельные политические круги западных держав обеспокоены произошедшим. По нашему мнению, Русской Православной Церкви в такой момент необходима поддержка и помощь Запада. Если вы обратитесь за ней, то мы готовы ее оказать, – глядя в глаза митрополиту, прямо заявил гость. – Церковь всегда играла большую роль в жизни России, и она может и должна сохранить эту роль. Я могу предложить текст обращения.

– Я уже обратился за помощью к представителям советской власти, – спокойно пояснил митрополит. И с легкой улыбкой добавил: – Думаю, им будет проще отыскать пропавшие иконы и наказать похитителей, чем западным кругам, весьма удаленным от России. Не только территориально, но и духовно.

– Но пока для вас еще ничего не сделано! Разве найдены иконы, являющиеся шедеврами мирового искусства? Разве пойманы злоумышленники? – немного язвительно спросил корреспондент.

– Пока еще мало сделано, – уточнил митрополит. – Я не знаток мирских дел, особенно связанных с розыском преступников и похищенных ими ценностей, но представители властей заверили меня, что ими делается все необходимое. Нет оснований им не верить.

"Он сам загоняет меня в тиски жестких формулировок латыни, – понял гость. – Разговор бесполезен. Он не захочет связать свое имя с обращением за помощью к Западу. Почему? Не верит мне, считает мой визит провокацией? Маловероятно… Но почему, черт его побери, этот старик с глазами юноши не хочет понять, какие влиятельные силы могли бы включиться в кампанию по защите интересов его церкви, неужели большевики ему ближе и дороже?"

– Какую реальную помощь может оказать нам Запад? – неожиданно спросил митрополит. – Что конкретно вы можете сделать? Написать статью в газете? Это не поможет возвращению похищенных ценностей. Сделают запросы в парламентах ваших стран? Обратятся к нашему правительству?

– И это тоже. Разве вы не знаете о силе политического давления, силе международного общественного мнения? Экономическом давлении, наконец?

– Знаю… – митрополит устало прикрыл глаза тонкими старческими веками. – Знаю, что народ России устал от множества войн, голода, разрухи. Он жаждет спокойного труда, а вы несете не мир, но меч! Я не буду обращаться к Западу, потому что я сын своего народа. И если мой народ выбрал себе судьбу, то мой долг пастыря духовного разделить с ним ее. Не думаю, чтобы судьба эта была трагичной. В ваших словах, господин журналист, недвусмысленно проскальзывает беспокойство тем, что мы, русские, начали наконец-то сами решать свои дела, не прибегая к помощи Запада и не оглядываясь на него. Не возражайте, я почувствовал это. Пусть наш разговор останется между нами, как разговор двух частных лиц, так будет лучше, – старик открыл глаза и взглянул на корреспондента так, словно их разделяла невидимая стена. – Спасибо за предложения, но принять их я не могу. Всего доброго, вас проводят. Прощайте. Я должен вернуться к своим делам, – и, давая понять, что аудиенция закончена, он положил перед собой рукописные листы…