Волшебная ферма попаданки, или завещание с подвохом
Шрифт:
Он посмотрел на цветущую поляну, потом на меня. — Ты сделала то, что не смогла сделать она. Одна из сильнейших ведьм своего времени.
И я поняла. Это был не просто комплимент. Это было признание. Признание того, что моя странная, «инженерная» магия, магия попаданки из другого мира, была не слабее. Она была просто другой. И именно она была нужна этому миру.
Я стояла посреди цветущей поляны, рядом с древним драконом, и впервые в жизни чувствовала, что я на своём месте. Не в Екатеринбурге. А здесь. И что моё главное приключение только начинается.
Глава 29
Весь следующий
Кейден был молчалив. Но это было другое молчание. Не холодное и надменное, а задумчивое. Он подолгу смотрел на меня, когда думал, что я не вижу. И в его взгляде я больше не видела ни снисхождения, ни даже простого удивления. Там было что-то новое. Что-то похожее на… уважение? Или даже на трепет. Словно он смотрел на равную себе силу, которую не мог до конца понять, и это его одновременно и восхищало, и пугало.
Вечером, когда Элина, утомлённая впечатлениями, уснула, мы остались у очага вдвоём. Наш дом, наш оживший, тёплый дом, тихо вздыхал вокруг нас. Огонь потрескивал. Напряжение, которое висело между нами с самого первого дня, исчезло. Осталась только густая, уютная тишина. И эта тишина была красноречивее любых слов.
Я смотрела на его профиль, освещённый пламенем. На резкие линии скул, на тень от густых ресниц. Я видела не бога, не монстра, а просто… существо, которое несёт на своих плечах груз веков. И мне стало до боли любопытно.
— Кейден, — тихо позвала я, впервые назвав его по имени без всякой язвительности.
Он повернул голову. Его золотые глаза в свете огня казались жидким янтарём.
— Каково это? — спросила я, сама удивляясь своей смелости. — Жить так долго?
Он не сразу понял, о чём я. А когда понял, его лицо на миг стало непроницаемой маской. Он привык к вопросам о магии, о силе, о битвах. Но его никто, никогда, наверное, не спрашивал о нём . О его чувствах.
Он долго молчал, глядя в огонь. Я уже подумала, что он не ответит. Что я нарушила какую-то невидимую границу и он сейчас снова закроется своей бронёй из высокомерия. Но он заговорил. И его голос был тихим, глухим, полным древней, как мир, печали.
— Это… утомительно, — сказал он. — Это как стоять на берегу океана и смотреть, как волны набегают и отступают. Каждая волна — это эпоха. Цивилизация. Жизнь. Ты смотришь, как они рождаются, как достигают своего пика, а потом… неизбежно откатываются назад, оставляя после себя лишь мокрый песок.
Он говорил, и я видела перед глазами эти картины.
— Я помню, когда на месте этих гор, — он кивнул в сторону окна, — было тёплое, мелкое море. Я плавал с первыми гигантскими ящерами. Потом море ушло. Выросли горы. Я смотрел, как ледник вырезает эту долину. Я помню, как первые деревья учились дышать. Как первые звери выходили из леса. Я видел, как приходят и уходят народы, строят замки, которые потом превращаются в руины. Я помню Изольду, когда она была юной, полной сил и ярости ведьмой. А потом я смотрел, как она стареет и угасает.
Он замолчал, и я почувствовала, как по моей щеке катится слеза.
—
Теперь я поняла. Я поняла его холодность. Его отстранённость. Его презрение к «человечкам». Мы для него были лишь рябью на воде. Мгновением. Зачем привязываться? Зачем чувствовать? Если всё, что ты полюбишь, обречено исчезнуть, оставив в твоей душе лишь новую дыру. Его броня из высокомерия была не для нападения. Она была для защиты. Для защиты своего собственного сердца от бесконечной боли потерь.
Я смотрела на него, на это могущественное, бессмертное, и такое бесконечно одинокое существо. И весь мой сарказм, вся моя злость, вся моя обида — всё это смыла волна чистого, пронзительного сочувствия.
Не думая, я просто протянула руку и положила её на его предплечье. Туда, где совсем недавно была страшная рана.
Он вздрогнул. Так сильно, будто я его ударила. Он резко посмотрел на мою руку, потом на моё лицо. Его золотые глаза были широко раскрыты, в них плескалось недоумение. Он не привык к такому. К простому, человеческому жесту утешения.
— Не нужно меня жалеть, — сказал он хрипло.
— Я не жалею, — честно ответила я. — Я… сочувствую. Это разные вещи. Никто не должен быть один так долго. Даже если он — дракон.
Мы сидели в тишине. Я не убирала руку. И он не отстранялся. И я чувствовала, как под моей ладонью его напряжённые, как камень, мышцы понемногу расслабляются. Он позволил мне. Позволил коснуться не только его тела, но и его души.
Наконец, он медленно, очень медленно, накрыл мою руку своей. Его ладонь была горячей и огромной. Она полностью скрыла мою. И в этом простом жесте было больше, чем во всех поцелуях из моих прошлых, земных романов. В нём было доверие. Принятие. Признание.
Воздух в комнате загустел, наполнился чем-то новым. Не страстью, не напряжением. А хрупкой, звенящей нежностью. Он смотрел мне в глаза, и я тонула в его расплавленном золоте. И я видела там не бога, не хранителя, а просто… его. Уставшего, одинокого, и отчаянно нуждающегося в тепле.
В этот самый момент, — с ужасом и восторгом поняла я, — я совершила самую страшную и самую прекрасную ошибку в своей жизни. Я пожалела дракона. А жалеть дракона — это верный способ отдать ему своё сердце. Целиком. Без остатка. И, кажется, было уже слишком поздно что-то менять.
Он так и не убрал свою руку. А я — свою. Мы просто сидели у огня, держась друг за друга, как двое выживших после кораблекрушения. И в этой тишине рождалось что-то новое. Что-то, чему у меня ещё не было названия. Что-то гораздо большее, чем просто партнёрство. И гораздо более опасное.
Глава 30
Утро после откровения было… странным.
Я проснулась с ощущением, что между нами что-то безвозвратно изменилось. Воздух в доме был другим. Он больше не звенел от напряжения, но был наполнен какой-то густой, тягучей неловкостью. Мы оба не знали, как себя вести.